Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года
Шрифт:
Гелен имел небольшой опыт строевого командира, очень рано попал на службу в Генеральный штаб. Невероятно энергичный и работоспособный, он продвинулся в отделе «Иностранные армии Востока», который занимался изучением Красной армии. Он не имел оперативного опыта, не занимался вербовкой и сбором разведывательной информации, но был умелым организатором.
В штабах армейских частей существовали отделы 1-Ц (получение и анализ информации о противнике). На Восточном фронте они сотрудничали со структурами абвера: штаб «Валли-1» ведал зафронтовой разведкой, «Валли-2» — диверсиями, «Валли-3» —
Каждый вечер разведывательная сводка о действиях советских войск сообщалась командованию вермахта. Рано утром ситуация на фронте докладывалась начальнику Генштаба сухопутных сил. И примерно раз в месяц отдел «Иностранные армии Востока» готовил подробный доклад с оценкой оперативных замыслов советского командования.
11 ноября начальник Генерального штаба сухопутных сил вермахта генерал-полковник Франц Гальдер обсуждал вопрос о возобновлении наступления с командующим группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалом Федором фон Боком. Мешали два обстоятельства: состояние войск и отсутствие боеприпасов.
Фон Бок считал необходимым продолжить атаку на Москву: «Всякое ожидание приближает угрозу наступления суровой снежной зимы. Может случиться, что мы, продолжая выжидать, когда соединения накопят достаточную ударную силу, будем застигнуты врасплох неблагоприятной погодой и вообще не сможем начать наступление».
15 ноября войска группы армий «Центр» вновь перешли в наступление. Немецкое командование во что бы то ни стало стремилось увенчать кампанию сорок первого года взятием советской столицы.
Жуков вызвал Рокоссовского в Звенигород и предложил возглавить конную армию, которую собирались сформировать из четырех конных дивизий, переброшенных из Средней Азии, и корпуса генерала Льва Доватора. Жуков хотел, чтобы эта армия нанесла удар в тыл и фланг немецких войск в районе Волоколамска.
«С большим трудом, — писал Константин Константинович, — мне удалось доказать нецелесообразность затеи, которая могла привести только к бесполезной гибели множества людей и потере коней. Собранные вместе, кавалерийские соединения были бы легко истреблены авиацией и танками».
Кавалерийские дивизии из Средней Азии были плохим подспорьем. Лошади оказались не подкованными по-зимнему, они скользили и падали. Бойцы не имели опыта действий в пересеченной местности. Рокоссовский видел, что удержаться ему теперь удастся только на рубеже Истринского водохранилища, где сама местность позволяла создать сильную оборону. Попросил у Жукова разрешения организовать оборону, иначе немцы отбросят обороняющиеся войска и на их плечах форсируют реку и водохранилище.
Жуков приказал Рокоссовскому стоять насмерть.
Рокоссовский исходил из того, что за его 16-й армией других войск нет. Если она будет уничтожена, немцам откроется путь на Москву. Он обратился напрямую к начальнику Генштаба Борису Шапошникову. Тот согласился с Рокоссовским.
Но тут же пришла злая телеграмма от Жукова: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать».
Пришлось
Отношения двух полководцев складывались сложно. Рокоссовский помнил, что только несправедливость судьбы позволила Жукову так далеко обогнать его. 17 августа 1937 года Рокоссовский был арестован — как «польский агент». Ему повезло — в марте 1940 года его выпустили. Семье он ничего не рассказывал. И лишь однажды на вопрос дочери Ариадны: «Папа, зачем ты носишь всегда с собой этот маленький браунинг?» — ответил: «Если за мной придут, живым на этот раз не сдамся…»
Жуков встретил войну генералом армии, прославленным на всю страну, а Рокоссовский — всего лишь генерал-майором с пятном в биографии, оставленным арестом.
Наверное, Константин Константинович, несмотря на разницу в званиях, рассчитывал на нормальные дружеские отношения. Но Жуков помнил, что был когда-то в подчинении у Рокоссовского. Наверное, инстинктивно хотел показать, что эти времена остались в прошлом. Георгий Константинович привык подавлять волю подчиненных. С Рокоссовским это не получалось. Сдержанный и спокойный, он сохранял достоинство. Кроме того, Жуков, отдавая приказы другим генералам, считал себя — и не без оснований — более талантливым военачальником. Но военное дарование Рокоссовского было не меньшим. Они оба были выдающимися полководцами.
Рокоссовский и некоторые другие генералы полагали, что победы Жукова имели слишком высокую цену: он не считался с потерями. На что Жуков отвечал:
— Если бы я не принимал жесткие решения по удержанию почти каждого рубежа, мы бы Москву не отстояли, вынуждены были бы откатываться за Волгу. Во что бы тогда вылилась война?
18 ноября начальник Генштаба Франц Гальдер пометил в дневнике: «Фон Бок, как и мы, считает, что в настоящее время обе стороны напрягают свои последние силы и что верх возьмет тот, кто проявит большее упорство. Противник тоже не имеет резервов в тылу и находится в худшем положении, чем мы».
Еще через несколько дней записал: «Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под Москвой со своего передового командного пункта. Его необычайная энергия гонит войска вперед… Войска совершенно измотаны и не способны к наступлению… Фон Бок указывает, что создалось такое положение, когда последний брошенный в бой батальон может решить исход сражения. Противник между тем подтянул на фронт свежие силы».
Бои приобрели невероятно ожесточенный характер. 23 ноября немецкие войска захватили Солнечногорск, еще один рывок — и вермахт может ворваться в Москву. На следующий день началась переброска на линию фронта семи резервных армий, сформированных для будущего контрнаступления. Саперы методично разрушали Ленинградское шоссе, взрывали мосты, ставили мины на пути вероятного продвижения противника.