Один день диверсанта
Шрифт:
– Интересно, интересно Солохон Абрамович.
– Терновский изучает узелковое письмо, нитки вытаскивает из одежды и тренируется, с чего читает я не знаю, но каждый день между ужином и отбоем постоянно лежит на кровати и вяжет эти узелки.
– Значит опять за своё взялся, значит мало ему двух изоляторов, понятно, что ещё интересного?
– Ну и самое главное, Шведов начал малолеток учить азбуке Морзе, они ему чай и курево несут, а он им в уши вкручивает по полной программе за ценности свободы и светлого будущего.
– Много народу к нему ходит учиться?
– Нет, пять или шесть человек, но если Шведова не изолировать, то количество желающих поучиться азбуке Морзе увеличится.
– Да-а, вот времена настали Солохон Абрамович, теперь в цене знания, давно ушедшие в историю.
– Ну а чего вы хотели Антон Сергеевич? В центре наверно видеокамер больше, чем исправленцев, дроны по периметру и в локалках летают, на работу сопровождают, на работе за всеми смотрят, а это помимо отдела режима, конвоя, ну и Вас соответственно.
– Время высоких технологий идёт неизбежно вперёд.
– Это верно, современная цензура работает на сто процентов, поэтому исправленцам и приходится возвращаться к старым методам общения между собой и с волей. Тут ваши прослушки, глушилки и прочие электронные средства контроля Антон Сергеевич бессильны. В цене теперь листок бумаги, карандаш и «ноги», кстати, что на счёт моей зарплаты, то есть премии?
– Всё нормально, ты же знаешь, что за успехи в оперативной работе премия один раз в квартал начисляется, так что не переживай, мы тебя не забыли. А что у нас с Павловым, ты смотришь за ним?
– Павлов не дурак, старается никуда не лезть, работает хорошо, не переживайте, он у меня на особом контроле.
– Ну и отлично, ещё есть информация?
– На сегодня это всё.
Гозберг чихнул и два раза подмигнул правым глазом Ковалёву, который, зная этот их секретный знак, достал ручку и листок бумаги. Гозберг написал: «Антон Сергеевич, мне бы откосить от работы, замолви словечко у нарядчиков». Ковалёв ответил: «Ты же знаешь, что от работы закосить нельзя, начальник за такие поблажки тут с любого шкуру снимет, если успеешь до развода, то в медсанчасть сходи, это если температура будет».
После этого Ковалёв быстро поджёг листок зажигалкой и сжёг его в пепельнице. Гозберг знал, что это было бесполезно, так как сейчас конец года и нужно было перевыполнить план, но попытка не пытка, а за спрос не бьют в нос.
– Антон Сергеевич, легенда сегодня какая?
– Скажешь, что просто избили, прапорщик Алексеев в курсе, там, где надо, слух запустит, отпустили тебя только по одной причине, так как к концу года нужно выполнить план строительства объектов, каждый исправленец на счету, а так как нарушение у тебя несерьёзное, то тебя и отпустили, понял?
– Понял. – сказал Гозберг и прихрамывая, держась за спину, вышел из кабинета с измученным лицом, естественно, как того требовала легенда.
Глава 2. 07 часов 00 минут
Гозберг торопился в столовую, так как нужно было успеть приложить руку к сканеру и пикнуть браслетом, чтобы не было нарушения правил внутреннего распорядка. Как опоздавший, он прошмыгнул через толпу и недовольное бурчание исправленцев, отметился ладонью на сканере при входе, пиликнул браслетом и зашёл в столовую.
Его отряд уже сидел за столами и неторопливо ел. Дневальные столовой разносили на разносах чашки с едой и аккуратно расставляли их на столы. Гозберг снял верхнюю одежду в гардеробе и не торопясь пошёл к своему отряду, поглядывая по сторонам на исправленцев и видеокамеры на потолке.
Он очень любил жаренные колбаски, которыми сегодня кормили. Проходя мимо уже накрытых столов, он незаметно, по одной, быстро «брал» колбаски из чашек и складывал их в карман куртки, в котором был, уже заранее приготовленный, полиэтиленовый пакетик. В общем, пока он шёл к своему столу, в кармане оказалось восемь колбасок. Неплохо, значит руки ещё всё помнят, значит не деградирую. Гозберг сел за стол и начал завтракать.
В столовой, как обычно, была жара, многие снимают куртки и сидят в футболках, администрация это разрешает, так как народ в исправительном центре разный и многонациональный, от субтропиков до крайнего севера. А кто-то, наоборот, принимает пищу в верхней одежде и таких администрация наказывает, так как это всё-таки не культурно.
Соответственно все едят по-разному, манеры завтракать разняться примерно от людоедов из Новой Зеландии до лордов из Лондона. В общем за одним столом кушают «какие вкусные мозги» и «ваша овсянка, сэр». Одни сплёвывают на пол, другие пользуются салфетками. Гозберг к этому давно привык и на такое разнообразие не обращал уже никакого внимания.
– О, а я думал тебя в изолятор посадили, хотел твой завтрак съесть. – удивлённо сказал Черноволин.
– Отпустили, сначала избили, а потом сказали, что если бы не годовой план строительства, то точно бы посадили в изолятор, но сейчас на счету каждый исправленец, каждая пара рук в дефиците, да и нарушение у меня несерьёзное было.
– Я так и подумал, поэтому стерёг твой завтрак, а то охотников на чужое в столовой много, мужики говорят, что опять крыса завелась, садятся за стол, а их кто-то уже опередил, то сосиски одной не хватает, то булочки нет.
– Ловить надо это козла да «тёмную» ему в отряде делать, чтобы неповадно было на чужой паёк зариться. – серьёзно сказал Гозберг, хотя знал, что Черноволин может за полминуты, до окончания приёма пищи, сожрать три таких порции случайно опоздавших исправленцев.
Сегодня кормили гороховым супом с копчёным мясом, гречневой кашей с двумя жареными колбасками, винегретом, клюквенным морсом и тремя кусочками хлеба. Гозберг посмотрел на часы, убедился, что времени ещё достаточно, и начал неторопливо есть. После такого мороза он смаковал горячую пищу, ел её медленно и с наслаждением.