Один день ясного неба
Шрифт:
– Но почему ты так безутешно скорбишь по женщине, которую никогда не любил?
Завьер открыл рот и сразу закрыл. Он почувствовал себя полным дураком из-за того, что выдал себя.
– В тот день, когда Найя ушла, мы все знали, куда она отправилась. Но ты целых два дня ничего не замечал, Завьер. Ты торчал у себя на кухне. Ты ведь это понимаешь, правда?
– Я был занят.
– Но ведь все, кроме тебя,
Он пытался выбрать из роя сумбурных мыслей в голове точные слова. Что он не знал, как все подружки его возненавидели или как ее отец умолял не выходить за него. Она рассказала ему об этом много лет спустя, не просто рассказала, а выкрикнула в лицо…
Айо качал головой.
– И пусть ее призрак является ее мужчине! Зачем тебе такая забота? Ты все еще не успокоился. Ведь так?
Завьер ощутил аромат мотылька в кармане, словно им пропиталось все тело и этот едкий запах перекрывал смрад крови в ведрах. У него слегка болела голова, волна боли началась в левой глазнице. Он присел на табуретку рядом с горкой коровьих и козьих зобных желез.
– Отнеси козу Му, прошу тебя, Айо.
– Ты должен объяснять это мне, брат. Хоть кому-то.
– Я тебя очень прошу.
Он отвернулся, услышал, как вздохнул Айо и вышел из палатки. Тронул записную книжку в сумке.
Он всю жизнь приносил ей одни печали.
Найя пропадала в течение двух недель. Ни взятки полицейским, ни циркулировавшие по острову слухи не давали ни намека на то, куда она делась. Он только дивился: как она ушла, так ни слуху ни духу – а она ведь была женой радетеля. Может быть, сбежала тайком на одном из торговых кораблей. Иногда местные так делали, но он не мог поверить, что она на это решилась.
И в один прекрасный день она вернулась, когда он, стоя в саду, думал о ней. Он смотрел на лягушек в пруду и на серых птиц в небе.
Услышав голос за спиной, он резко качнулся назад.
– Завьер!
Ни у одной живой души не было такого поэтичного голоса.
– Да!
– Это Найя!
– Да. – У него разболелась голова.
– Это же я.
– Знаю.
Молчание. Потом ее голос:
– Ты послал за мной полицию.
– Все хорошо?
Ему хотелось еще что-нибудь сказать, но он не смог.
– Нет.
Он привалился к истекавшему древесным соком стволу и стал глядеть на детишек, что играли на песке внизу под скалой. Он боялся обернуться. У него возникла нелепая мысль, что, если он обернется, она исчезнет. И в повисшей тишине он подумал, что именно так и случится.
– Я
– Знаю.
И вдруг ему почудилось, что он и впрямь это знал.
Она заплакала.
– Ты даже не посмотришь на меня?
– Что ты хочешь, чтобы я сказал?
Его голос звучал холодно, и Завьеру не понравилось даже его звучание.
– Что-нибудь! – В ее голосе слышалось разочарование, но он не знал, о чем она говорит или что ей нужно, отчего почувствовал себя дураком и ему стало очень грустно. – Что-нибудь! Завьер! Я ухожу от тебя!
Он ждал. Потом раздался крик: «Найя!» Голос прозвучал не громче, чем вздох после смешка, но он отчетливо услышал ее имя и понял, что это значит. Он услыхал ее шепот: ухожу, ухожу, ухожу! – точно порыв ветра, свистящего сквозь пустую ракушку.
– И к кому ты уходишь, Найя?
– Ни к кому, – ответила она. А потом ее словно подхватил порыв свистящего сквозь ракушку ветра. – К тому, кто любит меня, кто заботится обо мне, для кого я в жизни на первом месте. Ты же знаешь, каково мне было все эти годы, ведь я понимала, что ты меня не выбрал?
– Но… – Он уже ничего не понимал. Она была явно не в себе. – Я же выбрал тебя!
Она обхватила его сзади обеими руками. Прижалась к нему жарким телом. Он поразился, насколько это тело показалось ему незнакомым.
– Умоляю тебя, Зав. Скажи мне правду, когда я спрошу. Даже если эта правда тебя обожжет. Умоляю тебя.
Он чувствовал, как она прижалась носом и губами к его позвоночнику.
– Да, да, – ответил он, ощущая сковавший его ужас и ощущая, как неумолимо надвигается нечто, что даст ответы на все вопросы. – Да!
– Я не знаю, что ты называешь любовью. Но что бы ты ни понимал под этим словом, Завьер, все эти годы… Ты когда-нибудь любил меня?
– Найя!
– Ты знаешь, что я имею в виду, Завьер!
Она рыдала. Он знал.
– Нет, – произнес он.
Он женился на ней, потому что ей этого хотелось больше всего на свете. А любил он Анис Латибодар.
8
«Скоро вернусь» – вот что в конце концов написала Анис мелом на доске объявлений рядом со своим рабочим помещением. Эта короткая фраза часто употреблялась, причем с разным смыслом, и могла означать что угодно. Она надеялась, что никто не рассердится и не сотрет надпись.
Она стояла, уперев руки в боки, и глядела на фабрику, где работал Тан-Тан. Закрыто, плотно, как двустворчатая ракушка.
Она еще ни разу не видела, чтобы фабрика игрушек на Дукуйайе – эта торчащая над землей зеленая бегемотоподобная туша – была закрыта или не работала. Ей ужасно захотелось изо всех сил заорать: «Придержите соба-а-а-а-а-ку!
Конец ознакомительного фрагмента.