Один год из жизни директора, или Как мы выходили из коммунизма...
Шрифт:
Частенько заглядываю в цеховые курилки. Нравится окунуться в атмосферу здорового юмора, попадая под прицел крепкого вопроса, дать хлёсткий ответ.
Меня не стесняются.
Вот и сегодня заглянул, и не зря. В самый кон, а может, чуть опоздал. Виктор Шарапов, его в этом цехе зовут «Шурупов», а чаще — «Шуруп», кажется, подводил черту под серьёзным разговором. Увидев меня, на секунду запнулся, дружелюбно поприветствовал. Закивали головами и остальные.
Упругая пружина разговора ещё подпирала, и Шуруп продолжил:
— Что тут непонятного-то? Отчего народ на выборах прокатил демократов? Опыт у него
— Что верно, то верно. Но подожди, Витёк, маленько, дай мне сказануть о вещах попроще, раз директор у нас.
Я смотрю на бойкого мужичка — вроде не наш, не заводской. Либо из подрядчиков, либо новенький из сварщиков.
А тот бросил от азарта, не докурив, папиросу. Весь в себе, глаза раскосые, движения рысьи. Коготки спрятаны, но о них догадываешься сразу. Кажется, появился новый местный вожачок.
— Товарищ директор, хочу заметить, что руководство не торопится облегчить жисть народу.
— То есть?
— Сегодня дефицит налички, так?
— Так, — отвечаю.
— А вот соседний нефтеперерабатывающий завод второй раз даёт зарплату бензином. Трикотажная фабрика — майками и трусами. Доколе ждать нам? Коль на нас денег не напечатали?
— Чего ждать? — подыгрываю я. — Мы расплачиваемся одеждой, сахаром, маслом.
— Не то это, скучновато. Убедите городскую администрацию, пусть скоординирует директоров. Надо, чтобы колбасный цех выдавал получку колбасой, тепличное хозяйство совхоза — огурцами, а наш завод — спиртом. Два раза в месяц — по баклажечке! После борьбы за трезвость — хорошее покаяние перед народом. Вот вам и долгожданный коммунизм настанет. В отдельно взятом городе. Правда? Выпить и закусить! Что ещё надо?..
В конце недели состоялось совещание у заместителя главы городской администрации. Оно началось на ноте тех лет, когда проводили партийно-хозяйственные активы. Докладывал начальник отдела внутренних дел. Жаловался на жизнь. Преступность не снижается. В нашем стотысячном городе каждый месяц — два убийства. Увеличилось количество квартирных краж. Не хватает около тридцати милиционеров. Пятнадцать человек надо увольнять за различные служебные проступки, да никто не идёт на замену. Жаловался, что не успевает оперативно действовать, принимает только сведения и информацию о случившемся. Оснащение, автотехника — хуже нельзя. После сигнала о преступлении надо ждать, когда вернётся ранее выехавшая бригада.
Прокурор пенял на несовершенство законов. Они не направлены на защиту личности, потому часто приходится преступников выпускать. Не хватает доказательств…
И судья жаловался на скудность материального обеспечения. Нет столов, стульев. Не хватает судей, следователей. Заработная плата низкая, а работа сложная.
Началось обсуждение. Я сказал, что пора бы уйти от таких совещаний к конкретной программе. Да, законы несовершенны, техники мало. Надо выходить на руководство области, федерации. Всё смотреть детально. И тут же получил отповедь со стороны председательствующего: программа есть, и безответственно говорить об её отсутствии. Это было сказано категорично, повышенным тоном, неуважительно. Не стал спорить. Уехал с тяжёлым сердцем. Со мной за последние два-три года так никто не
Начинают сдавать нервы у многих. Тяжёлая атмосфера на работе, в обществе, в быту. Подспудно накапливаются раздражительность, нервозность, связанные с неудачами в нашем реформировании.
Субботу и воскресенье провёл в лежачем положении. Передвигаюсь еле-еле. Случилась неожиданное. Утром пошёл вытряхивать половики и ковёр. Прекрасная погода. Нагнувшись, сметал снег с ковра. Вдруг будто стрельнуло в поясницу. Тут же инстинктивно попытался разогнуться и не смог, застрял в положении, похожем на букву «Г». Нашёл опору, прислонился. Ждал, может, кто-то подойдёт. Чтобы не простудиться, в той же позе метров сорок прошёл до подъезда. Вышла жена. По лестнице еле поднялся. Сын и невестка сделали растирание. Приспособили грелку, напоили чаем. В понедельник вряд ли выйду на работу. Отчего это могло быть? Последняя неделя была напряжённой. Но ведь они все непростые.
На этой неделе мы встречали иностранцев, обсуждали с ними предстоящие договоры. Обсуждали и контракт по реконструкции одного из производств.
Были моменты, когда завод балансировал на грани полного аварийного останова…
В пятницу днём — наскок нового поколения коммерсантов, желающих торговать продукцией нашего предприятия. И всё на нервах.
Неделя должна была начаться с калейдоскопа важнейших событий, а я лежу около чёрного ящика своего магнитофона, на который наговариваю эти слова, и думаю: смогу ли сесть утром в машину, пройти по лестнице на второй этаж в заводоуправление? Стоит ли рисковать? И не комично ли всё это будет смотреться? Очевидно, дня два ещё придётся проваляться.
Четвёртого числа — конференция по итогам года, 20 февраля — мой день рождения — пятьдесят лет. Двадцать шестое февраля — первое собрание акционеров с достаточно серьёзной повесткой дня, один из вопросов — избрание генерального директора. Во второй декаде февраля предстоит поездка в Москву на встречу с представителями бельгийских фирм для окончательного подписания контракта.
Болеть некогда.
Февраль
Уже неделю работаю. Несмотря на то, что врачи прописали постельный режим. Два дня назад состоялась конференция по итогам выполнения годового коллективного договора.
Год завершили неплохо. Сделали всё, что могли. Или почти всё. Имеем прибыль, несмотря на то, что наши потребители не оплатили полностью полученную продукцию. Правда, допустили незначительное падение объёмов производства. Но не продали ни турбазу, ни пионерский лагерь. Они действуют.
Конференция прошла выдержанно. Выступлений много, но все достаточно конкретные. Ни шума, ни расхлябанности, ни провокационных действий. Народ — как жёсткая пружина. Все видят, что в народном хозяйстве творится неладное. Коллектив верит в руководство завода. У нас традиция: раз в два месяца — «прямая линия». Собираю у себя в кабинете всех главных специалистов, начальников отделов и на весь завод по радио ведём разговор. Любой заводчанин может обратиться по телефону, мы отвечаем. Обычно такая процедура длится два, два с половиной часа. В этом году «прямые линии» не проводил. Трудно говорить и обещать что-то конкретное на ближайшие недели. Тяжёлое время. И мы пока отказались от такой формы общения.