Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599
Шрифт:
Шекспир знал: при дворе его ценят как драматурга, в пьесах которого осмысляются события современной политики. Подобной репутации он обязан таким своим пьесам, как «Ричард II» (при жизни Елизаветы сцена низложения короля в изданиях пьесы отсутствовала) и, в особенности, «Генрих IV. Первая часть» (пьеса привела в раздражение Уильяма Брука, лорда Кобэма, занимавшего должность лорда-камергера с августа 1596 по март 1597 гг.). В своей хронике Шекспир изобразил другого лорда Кобэма, Джона Олдкасла, как пьяницу и обжору, что совсем не соответствует действительности, — протестанты считали Олдкасла одним из величайших мучеников за веру. За давностью лет сложно сказать, почему Шекспир так поступил, — хотел ли он посмеяться над пуританами или же это хитроумный выпад против Кобэма и его сына, сблизивший Шекспира с теми придворными, кому Кобэм был не по душе. Возможно, лорд-камергер оскорбился, узнав, что пьесу сыграют при дворе. Одним словом, Шекспира заставили заменить имя героя, что он и сделал. Так Олдкасл стал
Дело, однако, этим не закончилось. Если первый раз драматург, возможно, обидел Кобэмов, сам того не желая, то уже в следующей пьесе «Виндзорские насмешницы» он сделал это сознательно (Шекспир даже прервал работу над второй частью «Генриха IV», чтобы дописать комедию). Теперь Шекспир вел себя чуть более осторожно — героя зовут Фальстаф, а не Олдкасл, однако, ревнивый муж, над которым все смеются, носит фамилию Брук. Именно так звали лорда Кобэма, и, вне всякого сомнения, Шекспир знал, что делает, — распорядитель празднеств Эдмунд Тилни, одобривший пьесу к постановке, явно упустил этот момент. В «Виндзорских насмешницах» драматург подшутил и над графом Момпельгардом — его герой бродит по двору, не зная, чем себя занять, ожидая награждения Орденом Подвязки.
К 1598 году имя Шекспира уже хорошо знали при дворе. Фразы из его пьес о сплетнях и интригах вошли в придворный обиход, прибегали к ним, говоря о политике, и очень влиятельные лорды. Тоби Мэтью писал Дадли Карлтону: «Сэр Фрэнсис Уэр направляется в Нидерланды, с ним сэр Александр Ратклифф и сэр Роберт Друри. Честь пока что окрыляет их, однако очень скоро обескрылит». Здесь автор письма перефразирует слова бессовестного Фальстафа из первой части «Генриха IV» о том, как опасно искать чести на войне: «…честь меня окрыляет. А что, если честь меня обескрылит, когда я пойду в бой <…> Что же такое честь? Слово» (V, 1; перевод Е. Бируковой). Сколько бы амбициозные мужи ни добивались воинской доблести, полагает Мэтью, при дворе их стремления всегда будут считать гибельными.
Это не единственное письменное свидетельство такого рода — и кто знает, сколько еще было тогда подобных разговоров! В конце февраля 1598 года граф Эссекс писал государственному секретарю Сесилу во Францию: «Прошу Вас передайте мой поклон Александру Ратклиффу и расскажите новости — его сестра выходит замуж за сэра Джона Фальстафа». На сей раз отсылку к шекспировскому герою поняли лишь посвященные (после того, как лорд Кобэм высказался против имени Олдкасла в шекспировской пьесе его прозвали Фальстафом). В то время Кобэм, охотник до женщин, ухаживал за красавицей Маргарет, сестрой Ратклиффа. Поговаривали также, что одновременно Кобэм оказывал знаки внимания и дочери состоятельного купца сэра Джона Спенсера. Эссекс появился при дворе 26 февраля 1598 года — примерно за день до того, как было написано это письмо. Возможно, тогда он и посмотрел спектакль Слуг лорда-камергера «Виндзорские насмешницы», где весельчак и кутила Фальстаф получает за свое распутство по заслугам. Эссекс недолюбливал Кобэма и явно стремился его уколоть, сравнив с Фальстафом, который в шекспировской пьесе волочится сразу за двумя дамами. В то же самое время Эссекс не хотел лишиться поддержки Сесила, влиятельного вельможи, приходившегося Кобэму близким родственником. Год спустя жена графа Саутгемптона перескажет последние сплетни о любовных похождениях лорда Кобэма, используя то же шекспировское сравнение: «Надеюсь, тебя позабавит новость из Лондона о том, что благодаря даме Пивная Кружка (Mrs. Dame Pintpot), сэр Джон Фальстаф стал отцом мальчика, размером с большой палец мельника, — одна голова на крошечном теле».
Слова из шекспировских пьес становились крылатыми, мгновенно расходясь среди придворных, потому что, как никто из его современников, Шекспир со всей откровенностью говорил в своих пьесах о тех проблемах, что занимали умы аристократии. Среди популярных пьес, исполнявшихся тогда в домах знати, упоминаются прежде всего шекспировские хроники. Шекспир понимал: стремясь завоевать одних зрителей, он легко мог потерять других, и потому действовал осмотрительно. История с «Собачьим островом» показала — кто преступает границы дозволенного, понесет суровое наказание. Писать пьесы для двора тоже было не просто — на этом пути драматурга подстерегала масса опасностей.
Желая угодить и двору, и простому люду, Шекспир поступил весьма оригинально. Вместо того чтобы найти нечто общее, понятное всем зрителям, он решил еще больше усложнить свои пьесы, отказавшись работать на потребу публики, — напротив, он заставил зрителя напрячь воображение. Еще пять лет назад Шекспир о таком и не помышлял — тогда он еще не завоевал признания, а лондонская публика явно была не готова к подобным экспериментам. Если бы не Глобус, Шекспиру вряд ли удалось бы осуществить задуманное. Драматург знал: искушенный зритель способен мыслить гораздо шире, и потому решительно отказался от зрелищ и увеселений, которых требовала публика стоячего партера. Он поставил перед собой важную цель — не только написать новые пьесы для Глобуса, но и воспитать своими спектаклями публику, способную оценить глубину его мысли. Еще не успели разобрать Театр, а Шекспир уже думал о спектаклях для Глобуса — от них зависело будущее нового театра. Рискованная игра, нечего сказать, — один
До последнего времени Шекспир снимал жилье на севере Лондона, в приходе святой Елены. Место, очень удобное для актера или музыканта, — рукой подать до Шордича, Театра и Куртины. Это был вполне фешенебельный район, и потому здесь часто селились купцы. Когда началось строительство Глобуса, Шекспир переехал в Саутуорк, район трущоб и развлечений, сняв жилье неподалеку от тюрьмы Клинк — в непосредственной близости от строительной площадки Глобуса. Переехав поближе к театру (в Лондоне Шекспир часто переезжал с места на место — к явному неудовольствию сборщиков налогов), Шекспир почувствовал наконец дух грядущих перемен, витавший в воздухе, и прилив новых сил и вдохновенья.
В ту пору драматург заканчивал «Генриха V», задуманного им еще несколько лет назад, в 1596 году, когда он решил переписать известный сюжет анонимной хроники «Знаменитые победы Генриха V». Так родились целых три хроники — две части «Генриха IV» и «Генрих V». В них нашли отражения события современности. Правка, внесенная Шекспиром в текст «Генриха V» — драматург устранял сюжетные неувязки и повторы, кочевавшие из одной редакции текста в другую, уточнял место действия, подчас менял персонажей, — показывает, как менялась концепция пьесы. Кажется, над «Генрихом V» он работал дольше обычного, скорее всего, хронику сыграли на сцене лишь в конце марта 1599 года. Шекспир тогда уже знал — это его последняя пьеса для зрителей северных окраин Лондона, ее же, полагал он, исполнят одной из первых и в новом театре. Судя по меланхоличному эпилогу «Генриха V», где Шекспир вспоминает основные события хроник, написанных им за истекшее десятилетие для публики Шордича, данной пьесой завершается один этап творческого пути Шекспира и начинается другой, который драматургу еще только предстояло пройти.
Зима
Глава 1
Уилл против Уилла
На исходе дня, во вторник 26 декабря 1598 года, — за два дня до роковой встречи в Театре — Слуги лорда-камергера направились по промозглым и мрачным улицам Лондона во дворец Уайтхолл, чтобы дать представление для Ее Величества. Елизавета вернулась во дворец еще в середине ноября — к ежегодным торжествам в честь ее восшествия на престол. Уайтхолл, единственная лондонская резиденция королевы, был ее излюбленным местом; здесь она проводила немалую часть времени, особенно в рождественские праздники. Возвращение Елизаветы в Лондон сопровождалось традиционной церемонией — в миле от города ее встречал лорд-мэр Стивен Соум и его свита в плащах из бархата. Елизавета ехала из Ричмондского дворца, где гостила около месяца, перед этим побывав во дворце Нонсач. Санитарные меры, сложности с продовольствием для огромного числа придворных (ввиду ограниченности местных запасов) и, возможно, суета — вот причины, по которым двор Елизаветы скорее напоминал большую гастролирующая труппу, ежегодно объезжавшую королевские дворцы, — Уайтхолл, Гринвич, Ричмонд, Сент-Джеймс, Хэмптон-корт, Виндзорский замок, Оутлендс и Нонсач. В отличие от театральной повозки, перевозившей актеров бродячей труппы, их реквизит и костюмы, в очередную королевскую резиденцию частенько выдвигалась вереница из нескольких сотен повозок, переправляя все, что требовалось королеве и примерно семи сотням ее приближенных, чтобы управиться с административными и церемониальными делами на новом месте.
Спустя сто лет Уайтхолл сгорит дотла, оставив после себя лишь «стены и руины». Археологическая реконструкция окажется бесполезной, ибо Уайтхолл — нечто большее, чем беспорядочное нагромождение готических зданий, к шекспировской эпохе уже устаревших. Он был средоточием английской власти, полномочия которой королева распределяла между членами Тайного совета и другими, менее влиятельными придворными. В Уайтхолле, соединившем в себе черты римских Сената и Колизея, принимали послов, травили медведей, решали проблемы внутренней и внешней политики, выдавали выгодные лицензии на монополию, проводили рыцарские турниры в честь дня восшествия монарха на престол, читали масленичные проповеди. Слухи по Уайтхоллу ползли мгновенно — каждый жест королевы рассматривался через лупу. Появление Слуг лорда-камергера при дворе еще больше разжигало любопытство его обитателей.