Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599
Шрифт:
По понятным причинам джиги, написанные на заказ, вызывали резкое неприятие драматургов. Им не хотелось отдавать последнее слово клауну. Кристофер Марло, большой противник джиг, предупредил об этом публику в Прологе к «Тамерлану Великому», заявив, что отказывается от «песен плясовых и острословья, / От выходок фигляров балаганных» (перевод Э. Линецкой). Даже такой известный драматург, как Томас Деккер, резко отзывался о «скверных непристойных джигах». Зная о подобном противостоянии, несложно догадаться, почему дискуссия — по поводу целей постановки — между ведущим клауном труппы Слуги лорда-камергера и ее знаменитым драматургом — зашла в тупик. Когда потребовалось восстановить пьесу о Фальстафе — уже после ухода Кемпа, — выручил один из пайщиков труппы, Томас Поуп, знаток комического амплуа. Время джиг Кемпа прошло безвозвратно, и теперь последнее слово в Глобусе оставалось за Шекспиром.
Поражение
Кемп еще какое-то время обретался неподалеку. Он снова вернулся в Куртину, где мог рассчитывать на старых поклонников; какое-то время играл в труппе Слуги лорда Вустера, затем попытался уехать с гастрольной труппой на континент — но нигде не смог закрепиться и был вынужден жить в долг. Через несколько лет он умер без гроша в кармане, и на его могиле написано лишь два слова: «Кемп, человек». Если бы не Шекспир, наследие Кемпа и его манера игры были бы забыты. После того как Кемп ушел из труппы, Шекспир никогда больше так беспечно не называл персонажей именами актеров, словно он и действительно поверил в реальность собственных творений. По мере того как герои Шекспира становились все более осязаемыми, а имя Шекспира выглядело на обложках его изданий все солиднее, актеры его труппы, за исключением Бербеджа, все больше и больше уходили в тень. Шекспир одержал победу в споре двух Уиллов, хотя, наверное, большую часть следующего года он провел, пытаясь изгнать дух Кемпа, преследовавший его.
Глава 2
Тяжелое поражение в Ирландии
Задолго до декабрьского возвращения в Уайтхолл Шекспир уже знал: праздничного веселья при дворе особенно ждать не стоит. Внутренние и внешние проблемы, с которыми столкнулась Англия, найдут отражение в «Генрихе V», хронике, работу над которой он как раз заканчивал, а также в других его пьесах 1599 года. С самого лета 1598-го новости оставались неутешительными. В августе появилось ощущение глубокой подавленности — пришли известия о смерти одного из самых могущественных людей Англии, лорда-казначея Уильяма Сесила, 1-го барона Берли; за этим последовали новости о серьезном военном поражении в Ирландии. Елизавета навестила Берли незадолго до его смерти; в надежде ускорить выздоровление королева кормила с ложечки больного лорда (широкий королевский жест), сорок лет служившего ей верой и правдой. 29 августа 1598 года лондонцы выстроились на улицах между Стрэндом, где располагалась резиденция Берли, и Вестминстерским аббатством, став свидетелями небывалых по размаху государственных похорон, «проходивших со всеми почестями, положенными человеку столь высокого статуса». Наблюдая за траурной процессией из пяти сотен официальных плакальщиков, многие из которых уже претендовали на теплое местечко в канцелярии Берли, лондонцы вспоминали других известных придворных, закончивших свой век при Елизавете, — Лестер, Уолсингтон, Уорвик и Хэттон — и, возможно, чувствовали приближение конца эпохи.
Стареющая королева знала об этом и очень этого боялась. Не так давно она призналась одному из иностранных послов, что «потеряла около двадцати своих советников» и у нее мало надежды на имеющихся претендентов, «людей молодых и неопытных в делах государства». Удивительную работоспособность Берли, его умение улаживать конфликты и — при необходимости — его беспощадность королева считала бесценными качествами. Он помог предотвратить губительные последствия подковерных игр, которые королева сама же и спровоцировала, используя проверенную временем стратегию натравливания своих влиятельных и амбициозных придворных друг на друга. В траурной процессии больше всех выделялся Роберт Девере, 2-й граф Эссекс, воспитанник Берли, который почитал лорда-казначея как родного отца. Высокий обаятельный красавец с клинообразной бородой, он разительно отличался от горбуна, сына Берли — государственного секретаря сэра Роберта Сесила (теперь,
Весной 1598 года при дворе горячо спорили о том, стоит ли заключить с Испанией мир. За мир больше других ратовал Берли, и его смерть положила конец надеждам тех, кто мечтал изменить внешнеполитический курс Англии. В апреле англичане узнали о том, что их французские союзники, изрядно потрепанные войной, выразили готовность к сепаратному перемирию с Испанией. Дабы понять намерения Генриха IV и по возможности помешать намеченному соглашению с испанцами, Елизавета отправила во Францию Роберта Сесила. Но король Франции уже все обдумал. В сущности, после принятого Генрихом IV решения испанцам оказывали сопротивление только англичане; но, помимо этой войны на континенте, продолжалась война в Ирландии. Как лорд-казначей Берли знал, что война на два фронта повлечет за собой непосильные траты. Даже на смертном одре он следил за исполнением пересмотренного соглашения с Нидерландами, обещавшими покрыть расходы на содержание резервных войск Англии. Коль скоро война была неизбежна, Берли хотел, чтобы за нее заплатили другие. Только после смерти лорда-казначея стало понятно, как дорого обходилась постоянная готовность к войне: поговаривали, что он «настолько опустошил королевскую казну, что в ней едва ли осталось больше 20 000 фунтов».
В пользу мира говорили веские аргументы. Прекращение боевых действий уже было бы достаточным основанием для восстановления авторитета Англии на международной арене. По замечанию Уильяма Кемдена, англичан все больше и больше считали нарушителями мирового порядка, которые «испытывают удовольствие от чужих несчастий». Англичане надеялись, что прочный мир с Испанией, с одной стороны, не позволит испанцам и дальше помогать ирландским повстанцам, а с другой — обогатит Англию, обеспечив ее купцам выход в порты, сейчас для них закрытые. Мир, добавляет Кемден, даст Англии возможность «перевести дух и накопить средства для дальнейших действий».
Страна была настолько истощена в бесконечных столкновениях с испанцами, что англичанам явно требовалось время — перевести дух и собраться с силами. В 1585-м Англия отправила свои войска в Нидерланды, а флот — в Вест-Индию, тем самым спровоцировав сражения с Непобедимой Армадой в 1588-м. Далее последовали военно-морские кампании против Испании и Португалии и призыв на военную службу тысяч англичан для борьбы с Испанией и ее союзниками. Испания, со своей стороны, отплатила Англии рядом военных операций на море в 1596–1597-м годах (частично удачных, частично безуспешных), покушениями на жизнь Елизаветы и поддержкой ирландских повстанцев. Единственное, что Англия могла сделать, дабы предотвратить столкновения на море, — выслать свой флот с целью захвата испанских кораблей, портов и колониальных форпостов. Англия и Испания вели борьбу, словно два тяжеловеса, истощившие свои силы, — для решающего удара нехватало военного преимущества, а, может быть, и удачи.
Несмотря на веские доводы в пользу мира, выдвигались и серьезные аргументы против — доверие к испанцам было сильно подорвано, кроме того, многие англичане были настроены против католиков. Мысль о том, что Испания изменит себе и вступит на путь мира на условиях, приемлемых для Англии, сторонникам войны казалась наивной. Но даже в этом случае воспользоваться предложением о заключении мира было бы для Англии крайне рискованным. Если английские корабли перестанут перехватывать испанский торговый флот, идущий из Америки, то испанцы, по мнению англичан, «скопят такое количество золота, что, разразись война снова, они станут намного сильнее своих соседей». Если же Англия выведет войска из Нидерландов, Испания получит преимущество и вторгнется в Англию.
При дворе затруднялись сказать, какая группировка одержит верх. «До сих пор обсуждается, — писал Джон Чемберлен своему другу Дадли Карлтону в начале мая, — поддержать ли нам Францию и установить мир или же покинуть Нидерланды <…> и преимущества пока нет ни у одной из сторон». Подковерная борьба за власть не позволяет до конца понять, насколько по-разному эти два лагеря видели национальное, религиозное и экономическое развитие Англии. Дисбаланс сил только распалял споры. Когда во время одного из заседаний Тайного совета Эссекс снова стал настаивать на том, что «мир с испанцами заключать нельзя, ибо это будет мир постыдный и ненадежный», невозмутимый Берли якобы достал Псалтирь и, открыв ее на псалме 54, передал графу Эссексу, указав пальцем на стих 23: «Мужие кровей и лести не преполовят дней своих».