Один лишний труп
Шрифт:
— Постойте! — властно возгласил король и, насупив брови, оглядел возбужденные лица своих гостей и приближенных. — Это дело и впрямь необходимо рассмотреть со всей тщательностью, ибо если подобное обвинение — злобная напраслина, кому-то придется держать ответ. Адам говорит разумно. Здесь этот монах? Может он подтвердить, что нашел этот обломок там, где свершилось убийство? И что этот камень с того самого кинжала?
— Брат Кадфаэль пришел со мной сегодня вечером, — отозвался аббат Хериберт, озираясь по сторонам.
— Я здесь, отец аббат, —
— Ты подтверждаешь то, что сказал Берингар? — требовательно вопросил король. — Ты действительно нашел камень там, где был убит тот человек?
— Истинно так, ваша милость. Он был втоптан в землю на месте, где, видимо, происходила схватка, и противники, сцепившись, катались по земле.
— А кто может засвидетельствовать, что этот камень украшал кинжал, принадлежавший брату леди Сивард? Хотя, я думаю, тому, кто видел кинжал прежде, узнать такой камень будет нетрудно.
— Сама леди Сивард. Ей показали камень, и она его опознала.
— На это свидетельство можно положиться, — согласился король. — Верно и то, что тот, кто украл, вполне мог и убить. Но чего я в толк не возьму, так это почему вы с Берингаром думаете, что это сделал Адам. С тем же успехом можно было бы обвинить любого из нас — взять да указать на кого-нибудь из этих достойных сквайров, а то и на епископа Роберта из Солсбери. А можно просто завязать глаза и ткнуть в кого-нибудь пальцем. Какой в этом смысл?
— Я рад, — вымолвил побагровевший Курсель, выдавливая натянутый смешок, — что ваша милость изволили указать на самую суть дела. При желании и я мог бы на таком же основании обвинить этого доброго брата в воровстве и убийстве из-за угла. А Берингару лучше бы поостеречься связывать мое имя с этими преступлениями, как, впрочем, и имя любого честного человека. Разматывайте свой клубок, мессир, если он у вас есть, но пока ниточка не привела вас ко мне, будьте осторожнее, разбрасывая перчатки — одну из них, к превеликому вашему конфузу, могут и поднять.
— Моя перчатка лежит на столе, — с невозмутимым спокойствием произнес Берингар, — остается только поднять ее. Я от своих слов не отказываюсь!
— Господин мой король, — вмешался Кадфаэль, возвышал голос, чтобы перекрыть поднявшийся вокруг стола ропот, — нельзя утверждать, что в этом деле нет никаких указаний на связь кинжала с определенным человеком. А лучшим доказательством того, что камень отломан именно от этого кинжала, послужит сам кинжал. Вот он — пусть ваша милость убедится собственными глазами.
Монах протянул оружие, и Берингар, подойдя к краю помоста, словно во сне взял его и в трепетном молчании преподнес королю. Глаза мальчика следили за ним с беспокойством, а во взгляде Курселя застыли неверие и ужас — как будто призрак, восстав из небытия, явился, чтобы уличить его. Стефан осмотрел кинжал, со знанием дела оценил
— Несомненно, камень от этого кинжала. Все видели? — Стефан посмотрел вниз на Кадфаэля и спросил: — Как ты его раздобыл?
— Говори, дитя, — поощрительно сказал монах мальчику, — расскажи королю все, что ты сейчас поведал мне.
Мальчик разрумянился и сиял от возбуждения, которое пересилило его страх. Звонким от сознания собственной значимости голосом он изложил всю историю столь же безыскусно, как перед этим преподнес ее Кадфаэлю, и никто из присутствующих не усомнился в правдивости его слов.
— ...я сидел в кустах у самой воды, так что он меня не заметил. Зато я его разглядел. Ну а как он ушел, я тут же нырнул туда, куда что-то плюхнулось, и вытащил этот нож. Я живу у реки, родился у реки, и мать говорит, что я научился плавать раньше, чем ходить. Ножик я оставил себе — что тут дурного, раз хозяину он не нужен. Это тот самый нож, мой господин, и коли вы все посмотрели, можно, я заберу его назад?
На какой-то миг король позабыл о всей серьезности дела, в котором предстояло разбираться, и улыбнулся раскрасневшемуся бойкому мальчугану. Пленительная улыбка Стефана излучала доброту, которая отличала его натуру, пока проснувшееся честолюбие не побудило его вступить в нелегкую борьбу за престол и усвоить суровые правила такого рода состязаний.
— Стало быть, рыбу сегодня разделывали ножом, усыпанном драгоценными камнями, не так ли, мой мальчик? Воистину по-королевски. Кстати, и рыба получилась отменная. Ты ее только ловишь, или готовить тоже умеешь?
Мальчик смущенно признался, что ему помогал повар.
— Ну что ж, с этим делом ты справился совсем недурно. А теперь скажи: знаешь ли ты человека, который выбросил нож в воду?
— Нет, мой господин, имени его я не знаю. Но я узнаю его, если увижу?
— Так посмотри вокруг. Ты видишь его? Он здесь, в зале?
— Да, мой господин, — отозвался мальчик и указал пальцем прямо на Адама Курселя. — Это тот самый человек.
Все глаза обратились к Курселю — самому испытанному и осмотрительному из приближенных короля. На мгновенье зал погрузился в молчание. Казалось, никто не дышал, все замерли, и само здание ратуши излучало напряжение.
— Ваша милость, это наглая ложь! — с едва сдерживаемым гневом заявил Курсель. — У меня никогда не было этого кинжала, и я не мог забросить его в реку. Я отрицаю, что когда-либо держал эту вещь в руках или даже видел ее до сегодняшнего дня.
— Ты хочешь сказать, — холодно спросил король, — что этот ребенок лжет? По чьему наущению? Уж не Берингара ли — мне что-то сдается, что он ошарашен появлением этого свидетеля никак не меньше, чем ты или я сам. Неужели я должен поверить, что бенедиктинский орден подбил мальчишку сочинить подобную историю? Но с какой целью?