Один "МИГ" из тысячи
Шрифт:
И он вынул из кармана аккуратно завернутые в газетку ордена, снятые бойцами с полусгоревшей гимнастерки Труда. Глаза Андрея увлажнились. А боец все топтался возле него, смущенно расправляя прокуренные усы. Улучив минутку, когда сестра отошла в дальний угол, он нагнулся к Андрею и, обдавая его жарким дыханием, прошептал:
— Может, не побрезгуете, товарищ офицер? Тут у нас старшину сегодня убило, а у него в баклажке спирту немного было. Ну, ребята и сказали: «Захвати для товарища летчика. Может, жив останется, пусть за наше здоровье хлебнет».
Андрей протянул руку. Боец сунул ему флягу и, с наивной мужичьей хитростью заслоняя его от сестры, громко заговорил о чем-то постороннем. Андрей глотнул
А в районе Киевская — Молдаванская все кипело, бурлило, громыхало и сотрясалось. Казалось, все стихии земли вырвались на свободу, чтобы разгуляться на этом маленьком клочке земли.
Советская авиация прилагала все усилия, чтобы сорвать воздушное наступление противника. Наши штурмовики и бомбардировщики атаковали аэродромы гитлеровцев. Истребители перехватывали немецкую авиацию, атакующую наземные войска, еще до подхода к линии фронта. Для этого они уходили патрулировать в тыл к гитлеровцам, на довольно значительную глубину.
Гвардейцы вместе со всеми истребителями 4-й воздушной армии, которой теперь командовал генерал-лейтенант Вершинин, работали напряженно, делая по нескольку боевых вылетов в день. Многие воздушные бои приходилось проводить в условиях огромного неравенства сил. Особенно разительным, поистине невероятным был бой, проведенный 29 мая Покрышкиным. Когда ветераны полка рассказывали мне о нем осенью 1944 года, я не поверил, что такое возможно. Однако документы, с которыми меня познакомили в штабе дивизии, рассеяли сомнения. Невероятное оказалось реальностью: патруль Покрышкина принял и выиграл бой с тремя группами гитлеровской бомбардировочной авиации!
В этот день он вылетел на прикрытие своих войск в районе Киевской с четверкой самолетов. В паре с ним шел молодой, еще недостаточно опытный пилот Малин. Во второй паре были Торбеев и Старичков. Над полем боя лежали два яруса облаков, нижний стлался почти у земли, второй поднимался высоко. Покрышкин повел четверку между ними, зная, что немцы любят скрытно подходить к цели, пользуясь именно такими облачными коридорами.
Во время патрулирования Малин оторвался и потерял Покрышкина. Теперь в распоряжении капитана оставалось всего три машины. И вдруг по радио капитан услышал взволнованный голос дежурного с поста радионаведения:
— Северо-западнее — две группы «юнкерсов-88». Интервал между группами — одна минута. Юго-западнее — отряд «хейнкелей-111». Верхний ярус — возможны «мессершмитты»...
Как и предполагал Покрышкин, немецкие бомбардировщики направлялись к полю боя, прячась между двумя слоями облаков. Их было около тридцати. Гитлеровцы явно замышляли звездный налет: группы сходились с разных направлений.
Капитан слышал, как с пункта радионаведения срочно вызывали дежурные подразделения истребителей, находившихся на аэродроме. Но пока они подоспеют, бомбардировщики уже сбросят свой смертоносный груз. Значит, надо во что бы то ни стало если не предотвратить бомбовый налет, то, по крайней мере, сбить фашистов с боевого курса и нанести им максимальный ущерб...
Что мог сделать Покрышкин, имея в своем распоряжении лишь три самолета против тридцати? Но он и мысли не допускал, что фашисты у него на глазах сбросят бомбы на нашу пехоту. Он скомандовал Старичкову:
— Прикройте! Иду в атаку...
Фашистские летчики были ошеломлены, увидев одинокий советский самолет, устремившийся им навстречу. Его вытянутый вперед алый кок был угрожающе
Теперь капитан сходу врезался в строй второй волны бомбардировщиков. Немецкие летчики видели, что произошло с первой их группой, и теперь само по себе приближение странной советской машины, которая под прикрытием двух истребителей нападает на целые отряды самолетов, ошеломило их. Возможно, они предположили, что советский летчик вооружен каким-то новым секретным оружием и потому никого и ничего не боится. Во всяком случае, вторая бомбардировочная группа проявила еще меньше выдержки, чем первая, и начала рассыпаться до того, как Покрышкин полоснул огнем ведущего.
В это время третья группа бомбардировщиков вышла на боевой курс, и бомбы уже посыпались на наши войска. Капитан, рискуя столкнуться, влетел в самую гущу вражеского строя.
Привязавшись к одной паре «хейнкелей», Покрышкин упрямо и дерзко клевал правый самолет. Почему-то он долго не загорался, пришлось сделать три атаки, пока, наконец, за мотором немецкого бомбардировщика потянулся дымный хвост. Покрышкин тут же обрушился на второй бомбардировщик. Первой очередью он расстрелял стрелка, второй пробил крыло. Но тут у него кончились боеприпасы.
Покрышкин осмотрелся. Поспешно уходивших гитлеровцев уже брали в клещи подоспевшие дежурные подразделения наших истребителей. Патруль выполнил свою обязанность. Но где Торбеев и Старичков? Их нигде не было видно. Только потом Покрышкин узнал, что они, прикрывая его, завязали бой, в ходе которого сбили один гитлеровский самолет, но и машина Старичкова была подбита, и потому им пришлось вернуться.
Покрышкин повернул к аэродрому.
Такие неистовые, поистине невероятные атаки советских летчиков угнетающе действовали на психику гитлеровцев. Авиация Геринга несла всё возрастающие потери. 3 июня, например, была брошена в атаку крупная группа в составе 125 фашистских бомбардировщиков под прикрытием более десятка истребителей. Их встретили 26 советских истребителей. И что же? Неравный бой кончился тем, что 18 гитлеровских самолетов были сбиты, а еще 4 повреждено. Остальные бомбардировщики рассеялись, беспорядочно сбрасывая бомбы. Еще один налет был сорван.
Даже хваленая эскадра Геринга «Удет» оказалась бессильной против советских гвардейцев. Что же говорить о рядовых пилотах-бомбардировщиках?
Три месяца спустя, когда наши войска, продвинувшись далеко вперед, освободили Мариуполь, Покрышкину случилось остановиться в том самом доме, где квартировали раньше гитлеровские летчики, летавшие весной оттуда бомбить Кубань. Словоохотливая хозяйка рассказывала:
— Ну и били же их, видать, наши! Встанут утром, хмурые, злые: то им не так, это не так. Лают, как собаки, переругаются, пока соберутся. А потом нахлебаются винища и идут. Морды кислые, ровно им на виселицу. Улетит-то их много, а прилетает чуть не вдвое меньше. Тут уж санитары бегать начинают, машины заводят. А те, кому посчастливилось, соберутся и опять пьют. И как бы это узнать, кто их так хорошо крестил на Кубани? Век бы господа-бога молила!..