Один момент, одно утро
Шрифт:
Карен старается избегать этой адской половины, старается подавить и спрятать эти мысли, привести их в повиновение. Ей надо собраться, сосредоточиться. И, как ни удивительно, ей это удается. Причем довольно длительное время. Она видела тело Саймона, говорила с другими людьми, принимала сочувствия, сочувствовала чужим слезам и пролила свои. У нее такое чувство, что она дистанцировала себя от всех переживаний, отделила себя от реальности, как будто на самом деле ничего этого не происходит.
Она по-прежнему ждет, что Саймон вернется. Ей продолжает казаться, что сейчас она услышит звук ключа в замке, «привет!», его шаги в прихожей.
Но нет.
Вместо этого похороны.
Должно быть отпевание, они с Филлис согласились в этом.
Никогда не говорив с Саймоном на эту тему, они могли лишь полагаться на инстинктивное понимание того, чего бы он хотел.
Принятие решений вызывает в них нерешительность. Кого известить? Что будет для него лучше? Как они могут принимать решения, когда им до сих пор кажется, что Саймон жив?
И все же как-то сообща они делают все необходимое.
Вскрытие показало, что смерть наступила в результате «тотальной непроходимости левой коронарной артерии, что повлекло за собой инфаркт и разрыв левого желудочка». Другими словами, это был сердечный приступ, просто и ясно.
– Но на самом деле это не ответ на наши вопросы, – говорит Филлис.
И она права: на самом деле они хотели узнать, почему жизнь так несправедлива – почему их Саймон? Никакая гора медицинских бумаг не может ответить им на этот вопрос.
Что касается похорон, Карен намекнула на не совсем традиционный ритуал – в конце концов, это Брайтон, – но быть похороненным в деревянном ящике или разлагающейся под действием микроорганизмов корзине – это казалось слишком не-почеловечески, как-то по-язычески, слишком эксцентрично для Саймона. Не то чтобы он участвовал в движении зеленых или что-то в этом роде. Да, он помогал утилизировать бутылки, бумагу, жестянки, хотя это было не так трудно, поскольку они накапливались в доме, и покупал «экологически чистые» овощи – но это, собственно, и все его заслуги. На самом деле эти вещи больше волнуют Карен, чем волновали бы его, а она не хочет хоронить его в плетеной корзине, так почему бы этого захотел он?
Они бы могли кремировать тело Саймона, он, вероятно, не возражал бы – Саймон любил костры и барбекю и построил в их доме камин. Но Карен и Филлис и это почему-то казалось неправильным; мысль о том, что такой большой мужчина превратится в горстку праха казалась абсурдной и была сразу отметена. Ради бога, Саймон весил более шестнадцати стоунов [20] .
На том они и сошлись. Никаких споров, никаких разногласий: его похоронят под подходящим надгробием на Брайтонском кладбище.
20
Стоун – британская мера веса, равная 14 фунтам или 6,34 кг.
Это будет солидно, людей хоронят там веками, в том числе там похоронен и отец Саймона. Но главное, и Карен, и Филлис хотят, чтобы могила была солидной. Насколько Карен может рассудить в данный момент, она потом сможет сфотографировать могилу с детьми, и ей кажется такое решение предпочтительнее всех других. Кроме того, ее тревожит, что Молли и Люк не запомнят, как рассеивали прах. Они слишком маленькие,
При мысли о будущем опять пробуждается жгучая боль. Силой воли Карен отодвигает ее. Потом берет ручку и начинает составлять список продуктов, которые нужно купить. После похорон людям нужно будет поесть, не так ли?
15 ч. 04 мин.
Как только Карен глушит двигатель, слышатся крики:
ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ! ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!
У нее под ложечкой все сжимается. У дочки несколько месяцев не было таких припадков – они с Саймоном с облегчением заметили это улучшение лишь в прошлые выходные и очень гордились этим, но тут же она понимает, чт'o именно Молли кричит с такой яростью. Часто она так вопила, прося обняться с мамой, а теперь хочет папу. Такая простая просьба. Как бы Карен хотелось ее выполнить! Она хотела бы этого больше всего.
Крики Молли становятся громче.
ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!
«Господи, – думает Карен, направляясь по садовой дорожке, – бедная Трейси! Если Молли так слышно отсюда, в доме это должно быть оглушительно». Она звонит в дверь.
Трейси открывает сразу же.
– Извините, – говорить Карен. – Давно это продолжается?
Трейси возводит глаза к небу и признается:
– С обеда.
– Ой. Трейси! Вы должны были позвонить.
Трейси обычно кормит детей в полпервого.
– Я не хотела вас отвлекать. – Она проводит рукой по волосам.
– Понимаю, и спасибо – я переделала кучу дел, но все же вы святая, терпя такое столько часов.
ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ! ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!
Молли вопит так громко, что не слышит, что приехала Карен.
– Обычно я могу это прекратить, – говорит Трейси, повышая голос, чтобы ее было слышно. – Или же не обращаю внимания, пока, в конце концов, как вы знаете, из нее ней не выйдет пар.
ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ! ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!
Карен кивает.
– Обычно это лучший способ.
Трейси скорее ведет Карен в комнату, чтобы девочка поскорее успокоилась.
– Но сегодня она и не думает останавливаться.
Карен тяжело вздыхает и закусывает губу.
– Где она?
– На кухне, под столом.
В другое время Карен бы ожесточилась от ее криков, она почти научилась пропускать их мимо ушей. Но сейчас слышать малышкину боль просто невыносимо.
…ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!.. ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!
Карен ей очень сочувствует, ей самой страшно хочется обняться с папой.
– Боюсь, у нее к тому же случилось авария.
– О, нет.
Молли с прошлой осени довольно успешно научилась пользоваться туалетом, и у нее не было неудач с Рождества.
– Надеюсь, описалась?
– И то, и другое.
Карен содрогается.
– Это ничего, – улыбается Трейси, но Карен видит, что она измучилась.
– Я даже не дала ей смену белья, – клянет себя она. Этого давно не случалось, и потому утром она даже не подумала о такой возможности.
– Я одела ее в старые одежки Лолы, – говорит Трейси. Лола – ее дочь, которой уже семь лет. – Я держала старые вещи детей на случай какой-нибудь непредвиденной ситуации.