Один момент, одно утро
Шрифт:
– О!
Длительная пауза. Карен явно пытается усвоить все сказанное.
– Хорошо, – соглашается она. – Если ты так хочешь.
И снова Анна старается быть откровенной.
– Да, хочу. Но только потому, что, по-моему, это тебе поможет.
– Ладно. Ладно. Пожалуй, я ничего не теряю, верно?
– Да, – признает она. – Пожалуй, ничего.
Четверг
19 ч. 53 мин.
Я не приду домой ночевать, – говорится в записке, – решил остаться в Брайтоне. Не хочешь пойти искупаться
Карен торопливо сгибает листок бумаги, чтобы не увидели коллеги. Она оглядывается: не подглядывает ли кто, потом смотрит на Саймона.
Он улыбается, приподняв брови.
У нее в животе все сжимается. Она так его хочет – не в состоянии устоять. Как это возможно? Она знает, что это нехорошо: у него есть девушка, он живет с ней, ради бога, – и то, что они делают, нечестно, жестоко. Она не знает, что он сказал своей девушке, чтобы провести ночь не дома, и не хочет этого знать. Она бы возмутилась, если бы так поступили с ней самой – она никогда не представляла себя одной из тех девиц, которые крадут чужих мужчин. Они с Анной всегда осуждали женщин, которые так поступают, утверждая, что в колледже и вне его полно свободных мужчин, что не обязательно уводить тех, кто уже занят. Но Саймон ей понравился с того дня, как она поступила на эту работу, и он сам начал за ней ухаживать. Это он сразил ее тайным поцелуем на летней вечеринке с коллегами всего неделю назад и потом спросил, нельзя ли у нее остаться. Он, несомненно, придумал совсем не убедительную отговорку, когда вернулся домой на следующий день. И потребовалась лишь одна ночь, чтобы открыть ящик Пандоры взаимной страсти; быть вместе было гораздо, гораздо лучше, чем следовало, пусть всего лишь ночь. И по тому, как он ведет себя с тех пор, – здесь не просто флирт, желание тайком увидеться с ней, поскольку они с Саймоном работают в разных отделах, – даже по одному касанию его руки, когда они на несколько секунд оставались одни, Карен чувствует, что действительно нравится ему.
Она кивает, быстро, опасливо, и через два часа они едут в его машине в направлении Хоува, что в нескольких милях от их офиса в Кемптауне, но это все равно рискованно. Она смотрит на профиль Саймона за рулем, он сосредоточен, но постоянно поворачивается к ней и каждый раз улыбается. Ему как будто все равно, и она гадает, действительно ли ему все равно, что их увидят вместе. Да она и сама не слишком возражает, поскольку уже знает, хотя и слишком преждевременно, что хочет этого мужчину, что одного раза никогда, никогда не будет достаточно.
Они вылезают на Греческом рынке и бегут покупать еду и вино. В холодном дневном освещении видна убогая лавчонка, но нет, это не холодное дневное освещение, это волшебный июльский вечер, мир купается в теплом персиковом сиянии семичасового вечернего солнечного света, и всё, и все как будто ошеломлены, включая эту забавную ветхую бакалейную лавку. Внутри соблазнительные лакомства как будто предлагают им себя. То, что обычно кажется довольно обычным набором основных продуктов и дешевого алкоголя, становится рогом изобилия восторгов – хумус, тарамасалата, оливки, долма, пита – и в них явно нет недостатка.
Все обязательно будет исключительно вкусно. Карен с Саймоном быстро наполняют корзину, добавляют бутылку вина – они сошлись на том, что оно должно быть шипучим, охлажденным, и почему бы не розовым? Оно, похоже, отражает настроение вечера – опьяняющее, но легкое, безобидное. Конечно, это вряд ли выбор аморальных распутников: скорее выбор двоих, наслаждающихся моментом, захваченных таким сильным и неудержимым
Через несколько минут они паркуют машину на обочине у искусственной лагуны в западной части города, за лагуной – море. Это место практически идеально и достаточно далеко от самой популярной полоски Брайтонского пляжа, чтобы быть в относительном уединении. Саймон, как мантию шотландца, накидывает на плечи клетчатый походный коврик, который держит в багажнике, и они расхаживают по краю искусственного озера, пластиковые мешки шуршат, вьетнамки шлепают, свет играет на малышках-волнах – ряби, которая искрится и играет голубым и бирюзовым цветами.
– Куда пойдем? – интересуется Саймон, когда они доходят до прогулочной дорожки.
Карен осматривает пляж, ее главный приоритет – быть подальше от людей, а второй – она хочет побыть на солнце.
– Туда, – говорит она, указывая на участок гальки, омываемый волнами оранжевого оттенка.
– Превосходно, – соглашается Саймон, и он прав – в самом деле превосходно.
Они садятся на камни, кладут мешки, и Саймон взмахивает ковриком, так что он наполняется ветром и ложится ровным квадратом.
Карен какое-то время стоит, любуясь морем. Дует ветерок, но не сильный, волны манят, но не пугают; чайки там и сям ныряют вниз и взмывают вверх, кружат, играя на ветру. Мягкий свет освещает гальку; сегодня в ней миллион оттенков розового, красноватого, желтого, золотого, но не столь привычного серого.
Карен чувствует, что Саймон смотрит на нее, и представляет, как она выглядит со стороны: длинные-длинные каштановые волосы развеваются на ветру, белая хлопковая юбка хлопает по коленям, выцветшая футболка подчеркивает талию и грудь. Она женственна и чувствует себя в эту секунду очень привлекательной, даже, может быть, красивой.
– Хорошо. – Саймон растягивается у ее ног. Он подпирает голову рукой, а другую протягивает, указывая на место рядом с собой. – Иди сюда, – зовет он ее, похлопывая ладонью по коврику.
Карен не нужно звать дважды; она оборачивается, опускается на колени и скользит к Саймону. Он целует ее, ее тело приникает к нему, спина выгибается, как у нежащейся в тепле кошки, вытягиваясь в экстазе. Она протягивает руку и гладит волосы Саймона, у него прелестные волосы – темные, густые, слегка волнистые – это первое, что она заметила в нем. А когда он прижимается к ней всем телом, она думает: как хорошо быть рядом с большим мужчиной, настоящим мужчиной, а не с одним из этих патлатых поэтических типов, в которых она влюблялась в прошлом. С Саймоном она чувствует себя маленькой, хрупкой, женственной, и это ей безумно нравится. Она вдыхает его запах – тот самый запах, что сразил ее неделю назад, слегка лимонный, свежий – о, какой мужской! – и, во всяком случае, для нее, безумно сексуальный.
– Купаться пойдем? – спрашивает он, оторвавшись через несколько минут.
Какая-то часть Карен так наслаждается ощущением его рта, губ, настойчивого языка, что не хочет останавливаться, а другая часть чувствует, что нужно искупаться, но теперь его нога вклинилась меж ее ногами, давя на пах, а рука Саймона легла на ее голову. Если не остановиться, скоро они дойдут до недозволенного, учитывая, что здесь общественное место. Но ей нравится мысль о том, чтобы зайти в море – оно такое нежное, очень теплое, и если здесь нельзя заниматься сексом, то можно сделать что-то другое чувственно привлекательное. На ней парные лифчик и трусики – легко сойдут за бикини. А что намокнут – какая важность? Она может вернуться домой без них, и никто не узнает.