Один момент, одно утро
Шрифт:
– Я не хотела тебя отрывать.
– Если бы я была занята, я бы не позвонила тебе позже. Я редко не могу поговорить хотя бы несколько минут. Так что в следующий раз, пожалуйста, звони мне. Хотя это я должна была тебе позвонить. Прости меня.
Карен пытается проглотить слезы.
– Извини. Извини. Мне тоже так тяжело плакать почти все время. А теперь меня, похоже, не остановить. Дети в другой комнате смотрят «Шрека», а я просто… не знаю… Мне надо было позвонить в похоронное бюро насчет цветов, нужны ли они нам и какие, и я не смогла, я просто раздавлена. Сегодня Молли устроила у Трейси страшный, страшный крик. Я не знала, что у нее такой припадок, а она лишь хотела папу, а Люк не хочет со мной разговаривать, он словно онемел, не говорит ни слова, а вчера
Анна только слушает, и через некоторое время Карен немного успокаивается и говорит:
– Извини: ты на работе. Просто сегодня мне действительно тяжело взять себя в руки. Извини, извини.
– Дорогая моя, хватит извиняться и не будь, черт возьми, так строга к себе, – велит Анна. – Тебе не надо брать себя в руки. Меня поражает, как ты хорошо держишься. Можешь позволить себе немного расслабиться, поплакать – никто не против. И меньше всего я.
– Я против, – говорит Карен.
– Ну, ладно, ты против, – с любовью смеется Анна. – Но больше никто, честно.
– Дети будут против.
– Нет, не будут. Они против того, чтобы их мама закупорилась и притворилась, что все тип-топ. Я уверена, что это куда хуже.
– Уверена?
– Да. Слезы – это не слабость. Иногда полезно дать им волю. – Анна уверена в этой своей догадке, она инстинктивно чувствует, что непролитые слезы только заполняют колодец печали Карен, и он становится лишь глубже, а это в будущем принесет еще больше страданий. И в то же время ей не по себе: она знает, что и сама скрывает свои чувства. Это противоречие вызывает трудность, но почти сразу она рационализирует ситуацию: ее проблемы совсем другого рода, ей нужно зарабатывать на жизнь, да еще быть сильной ради Карен. А Карен считает, что должна быть сильной ради детей. Снова у Анны возникает чувство, что они с Карен – как зеркальное отражение друг друга. Даже теперь их реакции схожи: обе хотят быть сильными ради других. Они зависят от друг друга, словно играют в дженгу [21] . Вытащи брусок из башни, и все рухнет, – и можно лишь гадать, кто ее разрушит.
21
Дженга – настольная игра, где игроки поочередно вынимают из построенной башни блоки так, чтобы она не упала.
– Но это моя вина, – снова плачет Карен. – Я должна была что-то сделать…
«О, нет», – думает Анна. Ее не покидает эта мысль почти с тех пор, как умер Саймон – примерно сорок восемь часов, – но слышать, как Карен клянет себя, становится просто невыносимо.
– Карен…
– У меня такое чувство, будто это я его убила, – тихо говорит та.
– Ой, милая.
– Да, это так.
– Это просто глупо.
Анне хотелось бы оказаться рядом с ней, хочется обнять ее. Так досадно, что нельзя поговорить с подругой лицом к лицу, помочь ей понять, что ей не в чем винить себя. Потому что в данный момент они и Карен не отражают друг друга зеркально – от случившегося мир перевернулся и вывернулся наизнанку. Утрата Карен так велика, и только она сама может чувствовать ее значительность. И как бы Анна ни старалась, как бы ни хотела помочь, никакие ее слова не заставят подругу посмотреть на события с ее
19 ч. 09 мин.
Когда Анна едет с работы домой, снова звонит телефон. Как странно: она только что занесла этот номер в контакты.
– Алло. Это Лу.
– Я знаю: я только что записала ваш номер в мобильник.
– Какое совпадение.
– Да.
– Вы в поезде? – спрашивает Лу.
– Да, а вы?
– И я тоже.
– Двойное совпадение. Но я едва успела, так что в последнем вагоне.
– А я в первом, поэтому, наверное, не стоит искать друг друга. – Они подъезжают к Брайтону. – Но все-таки, как вы? День прошел хорошо?
– Прекрасно, – уныло смеется Анна. – В данный момент работа – наименьшая из моих забот.
– А, м-м-м…
Анна чувствует, что не может обманывать Лу, которая, в конце концов, была здесь, когда умер Саймон, но ей неприятно вести доверительный разговор в поезде, где столько людей слышат каждое твое слово. И она быстро соображает. Стиву нужно закончить работу у клиента, и он придет поздно; Карен этим вечером у Алана, брата Саймона, поэтому Анна свободна. Она предвкушала, как побудет одна, и планировала принять приятную теплую ванну и пораньше лечь спать. С другой стороны, неплохо и поговорить с кем-нибудь…
– Не хотите немного выпить, а? – импульсивно предлагает она. – Где-нибудь у вокзала?
Снова пауза, потом Лу говорит:
– Да, почему бы и нет?
– Можно зайти в паб на Трафальгар-стрит. Никак не могу запомнить его название.
– В дальнем конце? Я тоже не помню, как он называется.
У них действительно много общего, они даже забывают одно и то же.
– Да, справа по ходу.
– Прекрасно. Я подожду вас у турникета.
Когда поезд грохочет мимо моечного депо, свежевымытые вагоны ярко сияют во флуоресцентном свете. Он замедляет ход и, наконец, подъезжает к платформе.
Лу позвонила Анне, потому что думала о ней и Карен, не зная, чем может помочь. Она знает, что это бесполезно: что случилось, то случилось, – и прекрасно понимает, что нужно беречь себя, потому что имеет привычку отдавать слишком много и полностью выкладываться на работе, заботясь о других. Тем не менее она сочувствует обеим женщинам и не может не принимать к сердцу их горе.
А вот и Анна среди идущей к турникету толпы. Лу машет рукой.
– Привет, привет, – сияет Анна, подходя к проходу.
Она целует Лу в обе щеки.
С каждым разом Анна теплеет, замечает про себя Лу. Забавно. Некоторые, кто кажется дружелюбным при первом знакомстве, оказываются досадно поверхностными, в то время как чопорные особы, вроде Анны, становятся сердечными и искренними.
Лу забирает свой велосипед, и они идут по улице. Холодновато, и под мостом у вокзала сквозняк треплет волосы Анны. На ней блестящие темно-зеленые кожаные туфли на высоких каблуках, цокающие по тротуару, она идет мелкими шажками. У Лу волосы непричесанны при любой погоде, а в кроссовках идти гораздо удобнее, они разношены, в них комфортно. «Странная парочка», – думает она.
– Ах, вот как он называется, – говорит Анна, когда они подходят к двери. «Лорд Нельсон».
В баре Лу устраивается между группой краснолицых пожилых мужчин и парой молодых парней в толстых пальто.
– Что возьмете?
Анна читает перечень вин.
– Бокал вот этого. – Она показывает на красное внизу страницы. – Но не беспокойтесь, плачу я.
Лу отмечает, что у Анны недешевые вкусы. И все же говорит:
– Нет, опл'aтите второй круг.
С улыбкой подходит девушка за стойкой – милая, необычно одета, с волосами безумного цвета, торчащими, как шипы. Она моложе Лу – вероятно, студентка, – и та сразу распознает в ней лесбиянку. Лу заказывает для Анны красное вино и полпинты светлого пива для себя. Нетерпеливое «хр-р-р-р» указывает, что один из пожилых мужчин ждет, когда его обслужат, но она решает не обращать на это внимания. Ну и что, если ей отдают предпочтение? Часто бывает наоборот.