Один на дороге
Шрифт:
Мы уже миновали виадук и шли по той же улице Миера. Как назло, машин почти не было, нас обогнали два такси, оба полные, и один «Москвич»- я проголосовал, но водитель отрицательно покачал рукой. Холодало. Я почувствовал, как женщина снова содрогнулась, и заколебался. Но, в конце концов, нас никто не видит, да я и не в форме, так что можно. Я снял пиджак и накинул ей на плечи. Стало даже смешно от мысли: сколько же лет, не лет десятилетий не делал я ничего подобного?.. Она не удивилась и не стала отказываться, сдержанно кивнула в знак благодарности, даже не спросила, не холодно ли будет мне, — словно само собой разумелось, что мужчина и должен переносить холод и все что угодно, если этим он может сделать приятное женщине. И ведь, наверное, так оно и было?
Без пиджака я быстро понял, что на улице прохладнее, чем мне казалось раньше, и прибавил шагу. Но почти сразу же она попросила:
— Помедленней, пожалуйста. Я не могу так быстро. О, господи! — подумал я.
— Устали? Или плохо себя чувствуете?
— Да, — неопределенно согласилась она, но почти тут же добавила, чтобы мне все стало ясным: — Я только сегодня из больницы. Отвыкла ходить. И от воздуха…
— Вы болели?
Она чуть пожала плечами: раз была в больнице, то наверное же не без причины.
— Долго лежали?
Она, кажется, попыталась вычислить.
— Какое у нас сегодня?
— Сейчас уже двадцатое.
— Двадцатое — чего?
Интересно, в какой больнице она была. Может быть, спутница моя и вправду — с приветом?
— Двадцатое сентября.
— Ну да, сентября, — согласилась она, словно удивившись, что сама могла забыть это. — Значит… в общем, два месяца.
— Ого! Что же с вами было? Несколько шагов она молчала.
— Болела.
Болела тяжело, это ясно: два месяца! Приезжала, надо думать, туристкой, с турпоездом или со знакомыми, заболела, видимо, сразу достаточно серьезно: попасть в больницу в чужом городе можно разве что через «скорую», — во всяком случае, по пустякам не положат. Пока она лежала, все, конечно, уехали, возвратились к пенатам своим. И там, в Ленинграде, у нее, вероятнее всего, нет ни мужа, ни любимого человека — иначе ее встретили бы здесь, прилетели бы, не позволили мыкаться одной в чужом городе с риском подхватить ночью воспаление легких или оказаться в постели «вольного стрелка» и близостью заплатить за ночлег. Странно: когда живешь налаженной жизнью с четким распорядком, как-то и не приходит в голову, что такое может происходить где-то совсем рядом: кажется, что раз у тебя, то и у всех людей есть кров, еда и ясность. Кстати, относительно ясности…
— Так что у вас было? — Тут я спохватился, что уже спрашивал об этом. Если не хотите, не отвечайте. Она утвердительно кивнула:
— Не хочу…
Наверное, я казался ей сейчас страшным занудой — и уж во всяком случае покажусь после следующего вопроса. Но задать его необходимо: «Простите, а паспорт у вас с собой?» — может быть, удастся просто-напросто получить для нее место на ночь в той же гостинице, и все проблемы разрешатся… Да, спросить было нужно — но невозможно. Как-то не поворачивался язык. В наше время все задокументировано, даже слишком; но все-таки до того, чтобы, знакомясь с женщиной и оказывая ей какую-то услугу, требовать паспорт — до этого даже мы еще не дошли. Нет, надо сделать иначе. В гостинице мы подойдем к администратору, я договорюсь насчет места, и тогда спросить у нее паспорт окажется совершенно естественным и необходимым.
Мы вышли на улицу Ленина; чуть левее, на другой ее стороне, находилась стоянка такси; там толпилось немало народу, но, может быть, машины подходили достаточно часто? Я повел ее к переходу. Тут она впервые осмотрелась с каким-то проблеском интереса к окружающему миру.
— Куда мы?
— На такси. Если вы не возражаете.
— Все равно…
Мы пересекли улицу и повернули к стоянке. Шагах в двадцати от ожидавших она остановилась.
— Я не хочу туда…
— На такси?
— Там много людей. Не хочу. Если вам не трудно, погуляем еще. Пожалуйста.
Она, значит, считала, что мы гуляем. Ну ладно — в конце концов, идти осталось меньше половины…
Мы повернули в противоположную сторону, к центру. Наброшенный на ее плечи пиджак не позволял ей опираться на мою руку, и мы просто шли рядом. На одном из перекрестков она споткнулась; чтобы поддержать, мне пришлось почти обнять ее. Она ощутимо отстранилась.
— Благодарю… — Это прозвучало сухо.
На улице было темновато: теперь на ночь и тут гасили почти все огни. Редко встречавшиеся прохожие не обращали на нас внимания: еще одна парочка, таких сотни.
Вот, наконец, и гостиница. Не останавливаясь, я направился к подъезду. Она окликнула меня, когда я уже подошел к двери:
— Послушайте…
Я обернулся. Она стояла на тротуаре в том месте, где я повернул ко входу.
— Извините — даже не знаю, как вас зовут… Пиджак, вы забыли ваш пиджак.
— Что же вы остановились? Идемте! — нетерпеливо позвал я.
Она отрицательно покачала головой и, сняв пиджак, протянула его мне.
Ступая резко, я подошел к ней. Взял пиджак и, не надевая, перекинул через руку.
— Меня зовут Владимир Борисович, — сказал я четко, словно диктуя. — А вас? Она чуть улыбнулась. — Ольга.
— Будем знакомы, очень приятно, — сказал я тем же тоном. — Так вот, Оля, не станем терять времени. Идемте. Я тоже приезжий и больше никуда отвести вас не могу. Здесь я остановился, и как-нибудь устроим и вас. Уже поздно, пора на отдых. Идемте.
Я взял ее за руку; рука не оказала сопротивления, но сама Ольга не двинулась с места и через секунду-другую осторожно высвободила пальцы.
— Нет, — сказала она. — Я понимаю, вы потратили на меня время, я вам очень благодарна. — Она глядела на меня большими, широко раскрытыми, серьезными глазами. — Но я не хочу в постель. Не могу. Понимаю, что проявляю неблагодарность. Но вы должны понять… Я не могу.
Я собрался разозлиться как следует, и тут же подумал: а откуда ей знать, что я не таков? Мало ли какого человека можно встретить в ночном городе…
— Оля, — сказал я уже другим голосом, — честное слово… Я не имел это в виду. Я не ангел, но пользоваться чужой бедой — до этого еще не дошел. И даже если бы нам пришлось ночевать в одной комнате…
Движением руки она остановила меня.
— Нет. Вряд ли вы поймете, да я и не хочу объяснять… Но это невозможно; для меня сейчас все равно — в одной комнате, в одной постели, в объятиях… Если вы не можете понять, то просто поверьте мне. Извините, пожалуйста, и прощайте. Спокойной ночи.
Я удержал ее за руку — на этот раз решительнее, чем раньше.
— Да постойте же, Оля… Куда вы пойдете?
— Все равно, — сказала она. — Как-нибудь пройдет время до утра.
— А что будет утром?