Один под парусом вокруг света
Шрифт:
На всем пути к западу от мыса Фроуард я не обнаружил каких-либо животных, кроме принадлежавших островитянам собак. Этих-то было достаточно - днем и ночью я слышал их лай. Крик дикой птицы, которую я считал полярной гагарой, зачастую выводил меня из равновесия своей пронзительностью. Иногда я видел уток особой породы. Они никогда не летают, но, спасаясь от опасности, шлепают крыльями по воде, словно по воздуху, и двигаются быстрее гребной лодки или каноэ. Несколько встреченных морских котиков были очень пугливы, а рыб я почти не видел. Правда, во время этого плавания мне было не до рыбной ловли. В проливе я обнаружил огромное количество великолепных двустворчатых .раковин, и мой улов был отличным. Затем мне встретились лебеди размером меньше мускусной утки. Их легко было подстрелить, но, находясь в одиночестве в этом мрачном крае, я не счел возможным уменьшать количество его обитателей, поскольку это не вызывалось
ГЛАВА 8
От мыса Пилар в Тихий океан. Буря отбрасывает "Спрей" к мысу Горн- Самое значительное морское приключение капитана Слокама. Снова в Магеллановом проливе после прохода через пролив Кокберна. Туземцы знакомятся. с обойными гвоздями. Полоса жестоких ветров. Путь снова лежит на запад
3 марта "Спрей" вышел из бухты Тамар в направлении мыса Пилар. Ветер дул с северо-востока и, пользуясь им, я рассчитывал отойти подальше от берега, но тут мне не повезло. Вскоре пошел дождь, и тучи на северо-западе начали сгущаться, что не предвещало ничего хорошего. "Спрей" быстро приближался к мысу Пилар и вошел в Тихий океан, где надвигающийся шторм выкупал его с головы до пят. О возвращении не могло быть и речи, как бы я ни желал этого, так как берег был скрыт покровом ночи. Ветер еще сильнее засвежел, и мне пришлось взять третий риф; волнение стало жестоким. При такой погоде даже старые рыбаки взывают к небесам: "Не забудь, о боже, как мало мое судно и как безбрежен океан..."
Единственное, что я видел вокруг, были мерцающие гребни волн, скалившие белые зубы на раскачивавшегося "Спрея".
– Надо сделать все, чтобы уйти мористее!
– воскликнул я и поднял все имеющиеся паруса. Всю ночь "Спрей" шел под парусами, но 4 марта ветер перешел на юго-западный, потом неожиданно сделался северо-западным и задул с ужасающей силой. Тогда "Спрей" пошел без парусов, с голыми мачтами, так как ни одно судно на свете не смогло бы выстоять при таком сильном шторме. Я понимал, что шторм может продолжаться несколько дней, что двигаться в западном направлении вдоль берегов Огненной Земли невозможно и что придется направиться к востоку. Безопасности ради мне оставалось идти по ветру, и "Спрей" двинулся к юго-востоку, как бы собираясь обогнуть мыс Горн. Вокруг вздымались и опускались огромные волны, рассказывавшие нескончаемую повесть о море. Судьба была на стороне "Спрея". Он шел вперед с зарифленным стакселем и шкотами, выбранными втугую. Я вытравил за кормою два длинных троса, чтобы лучше держаться на курсе, несколько разбивать гребни волн, набегающих на корму, и уменьшить килевую качку, а руль закрепил в положении "прямо". И как бы ни безумствовал шторм, мое судно шло замечательно, и я считал, что мореходные достоинства "Спрея" выше всяких похвал. Закончив все работы, какие только можно было сделать для безопасности судна, я сварил котелок кофе и приготовил тушеную баранину с луком и картошкой, так как считал для себя обязательным питаться горячей пищей. Правда, во время отчаянной бури в районе мыса Пилар мой аппетит сильно уменьшился и некоторое время я даже ничего не стряпал. Говоря между нами, я страдал морской болезнью.
Первый день шторма был для "Спрея" серьезнейшим испытанием в самых трудных условиях. Нигде в мире не встретишь такого бурного моря, как в диких районах мыса Горн, а особенно возле мыса Пилар - угрюмого часового мыса Горн.
Подальше от берегов, где расстилалось величественное море, опасность была значительно меньше, и "Спрей" устремил туда свой бег, напоминая то птицу на гребне волны, то щепку, погружающуюся в морскую бездну. Дни проходили один за другим, полные напряжения и наслаждения.
На четвертый день шторм приблизил "Спрей" к мысу Горн, и тут я решил подсчитать расстояние и наметить курс в Порт-Стэнли на Фолклендских островах, где я мог бы привести в порядок такелаж. Но именно в этот момент сквозь просвет в облаках я увидел высокую гору, находившуюся примерно в семи лигах по левому траверзу. Воспользовавшись тем, что ветер несколько затих, я вместо разорванного в клочья грота поднял прямой парус. В дополнение к этому неудобному зарифленному парусу я поднял стаксель, выбрал тросы из-за борта и, пользуясь попутным ветром, направил "Спрей" к тому, что мне казалось открывшимся передо мной островом. Так оно и было, хотя случилось вовсе не то, что я предполагал.
Я даже обрадовался перспективе снова войти в Магелланов пролив и вновь пробраться в Тихий океан, чем плавать здесь у внешних берегов Огненной Земли в бурном море, где "Спрей" при одном поставленном и зарифленном стакселе содрогался от киля до клотика. Малейшее пренебрежение к безопасности судна могло бы привести к получению пробоины, но за все время плавания мне ни разу не пришлось прибегать к помощи помпы.
Идя под самым маленьким парусом, который я только мог поставить, "Спрей", подобно рысистой лошади, помчался к берегу. Я стоял у руля и правил так, чтобы "Спрей" не споткнулся ни об один гребень волны, Ночь наступила раньше, чем "Спрей" подошел к берегу. Теперь дорогу надо было искать как бы на ощупь; Перед собой я видел только буруны. Я повернул обратно, чтобы держаться подальше от берега, и тут же услышал рев бурунов по подветренному борту. Меня это озадачило, так как я считал, что здесь не должно быть прибрежного волнения. Тогда я отплыл подальше, снова повернул и вновь очутился среди бурунов. Пришлось опять отвернуть мористее, и весь остаток ночи я провел среди опасностей. Град и снег с дождем хлестали меня всю ночь напролет, и кровь текла по моему рассеченному лицу. Но какое это могло иметь значение!
Снова наступил день, и мое судно находилось посередине белой полосы, проходящей к северо-западу от мыса Горн и представляющей собой белые буруны, кипящие над подводными скалами, которые ночью грозили "Спрею" гибелью.
Остров, на который я держал курс, назывался Фури, и на подходах к нему я увидел такую замечательную панораму, которая заставила меня позабыть о рассеченном лице. Единственное, о чем мне теперь следовало думать, - это поискать проход между опаснейшими бурунами, для чего надо было использовать светлое время дня. Но если "Спрей" избежал подводных скал ночью, то он бесспорно должен найти дорогу днем. Это было самым большим в моей жизни приключением, и одному богу известно, как судну удалось миновать все опасности.
В конце концов "Спрею" удалось найти спокойное место среди группы островков, и тут я влез на мачту, чтобы оглянуться на дикую картину, оставшуюся позади. Великий натуралист Дарвин, посмотрев на этот морской пейзаж с палубы "Бигля", написал в своем дневнике: "Всякого сухопутного человека, увидевшего "Млечный Путь", будут неделю мучить кошмары". Он с успехом мог бы добавить, что это относится и к морякам.
Счастье продолжало улыбаться "Спрею". Плывя по лабиринту, между островами, я установил, что "Спрей" идет проливом Кокбурн, который соединяется с Магеллановым проливом как раз напротив мыса Фроуард, и что мы миновали бухту Воров, вполне заслуживающую это название.
В ночь на 8 марта "Спрей" стал на якорь возле Терн в защищенной бухточке. Каждое биение моего сердца выражало благодарность судьбе. Тут я мог поразмыслить о событиях последних дней, но неожиданно меня охватило беспокойство, и только хорошая порция горячего жаркого из оленины придала мне сил.
Захотелось спать. Почувствовав дремоту, я рассыпал по палубе обойные гвозди, памятуя предостережение моего старого друга капитана Замблиха самому на них не наступать. Я внимательно проследил, чтобы каждый гвоздь лежал острием вверх. Все это не было напрасным, так как, проходя мимо бухты Воров, я заметил, как за "Спрей" поплыли две лодки. Теперь я мог не сомневаться в том, что мое одинокое плавание закончилось.
Ни один человек на свете не может наступить на гвоздь, не выдав своего присутствия. Это произошло в полночь, когда я спал в каюте, а местные жители попытались захватить в плен судно и все на нем находящееся. Едва ступив на палубу, они вынуждены были отказаться от своих намерений. Мне не было необходимости прибегать к оружию, и без него грабители в беспорядке бросились кто в лодку, а кто в море, проклиная всех и вся на своем родном языке. Выйдя на палубу, я дал несколько выстрелов, чтобы нападавшие знали, что я дома. После этого я вернулся в каюту с твердой уверенностью, что больше меня тревожить не станут, а тем более люди, удиравшие с такой поспешностью. Жители Огненной Земли сильно побаиваются огнестрельного оружия. Они становятся опасными, когда окружают вас в пределах полета стрелы или если вы встанете на якорь вблизи их засады. Даже если бы я не рассыпал по палубе гвозди, то все равно мог бы прогнать их несколькими выстрелами. Запас патронов я держал и в каюте, и в трюме, и на форпике; это позволяло мне засесть в любом из этих мест, как в крепости, и обстреливать палубу. Пожалуй, самой большой опасностью была возможность поджога, так как на каждой лодке имеется огонь, которым туземцы пользуются для подачи дымовых сигналов. Горящий на дне лодки огонь может быть с легкостью перекинут в каюту - капитан порта Пунта-Аренас специально предупреждал меня об этом. Совсем недавно туземцы подожгли чилийскую канонерскую лодку, бросив горящий факел в кормовые иллюминаторы. У "Спрея" не было иллюминаторов ни в борту, ни в надстройке, кроме двух входных люков, но они были так основательно задраены, что при попытке их открыть я обязательно проснулся бы.