Один против всех
Шрифт:
— Только, ради бога, не называйте ему меня. Вы не видели, какие у него глаза! Он просто меня убьет.
— А второго вы не запомнили?
— Другой был пониже ростом. Крепенький такой.
— Может, какие-то особые приметы вспомните?
На лбу вновь обозначилась тоненькая морщинка, что свидетельствовало об интенсивном умственном процессе.
— Нос у него перебит. И красный шрам… вроде на правой щеке.
Описанное подходило под облик Ковыля, ближайшего друга Куликова. В подобную удачу трудно было поверить.
— У меня к вам еще один маленький
В глазах Росомахи вспыхнули настороженные огоньки — напрасно расслабилась, с этими ментами всегда следует держать ухо востро.
— Я временно неработающая, — слегка растягивая слова, произнесла Росомаха.
Получилось несколько жеманно, примерно так кинодивы рассказывают о своих многочисленных захватывающих романах на золотых пляжах Лос-Анджелеса приставучим журналистам.
Перехватив взгляд майора Шевцова, скуластый опер скучноватым голосом внес некоторую ясность:
— Тамара у нас человек свободной профессии, я правильно трактую? — чуть улыбнулся парень.
— Именно так, — слегка прикрыв глаза, отозвалась Росомаха.
— Это что-то вроде художницы? — невинно продолжал Шевцов.
— Что-то вроде нее, — охотно согласилась женщина.
«После порезов на лице заниматься „творчеством“ ей станет значительно труднее», — не без жалости подумал Вадим.
— А вы случайно не знакомы со Степаном Григорьевичем Горевым?
Глаза Тамары недоуменно расширились — чего уж она никогда не будет делать, так это спрашивать фамилии своих клиентов.
— Что-то не припоминаю.
— Вот как, — искренне удивился Шевцов. — А мне он рассказывал, что вы с ним были довольно… как это сказать… в близких отношениях. Дело в том, что вы написали на него заявление об изнасиловании. Он очень близко принял это к сердцу и даже немного заболел, оттого просил переговорить с вами, чтобы вы забрали свое заявление обратно.
Свою кличку Росомаха получила не зря. Во всем ее облике ощущалось нечто диковатое. Таким женщинам недостаточно простора следственных камер, даже обыкновенный прогулочный тюремный двор для них мал. Они рождены для свободы, а в скученных затхлых помещениях быстро дряхлеют, превращаясь в неопрятных старух.
С минуту она хлопала ресницами, соображая, оставаться ли в роли целомудренной и обиженной дамы или по полной программе выдать весь красноречивый запас валютной проститутки. Благоразумие взяло верх — ссориться с милицией было не с руки. Росомаха презрительно фыркнула и сказала сквозь зубы:
— Я вижу, милицию совсем не интересует моя поруганная честь.
Шевцов стойко выдержал ее ненавидящий взгляд.
— Послушай, Тамара, ты не такое невинное дитя, каким хочешь выглядеть. Сама пойми, зачем портить карьеру Афоне Карельскому? Право, некрасиво, ему ли идти за насилие на старости лет, когда остальные статьи у него за грабеж да разбой. И не совестно ли тебе на такого серьезного человека наговаривать?
Росомаха покачала ногой и, понимая, что играть роль светской оскорбленной дамы уже не имеет смысла, жестко произнесла:
— Я не из тех баб, что отдаются
Дама была настроена решительно. А из ее поведения следовало только одно — у нее очень серьезные покровители, то бишь сутенеры.
Шевцов улыбнулся: именно из таких, как она, со временем получаются строгие мадам, которых побаиваются девочки и уважают клиенты. Чьи притоны являются местом досуга самых влиятельных людей.
— А ведь я с тобой уже знаком — заочно. Я даже знаю многие твои привычки.
— Вот как, интересно послушать, — усмехнулась Тамара.
Несколько лет назад Шевцов занимался делом о тройном убийстве «ночных бабочек», и Тамара Сивкова проходила в нем как свидетельница. Хотя у следствия имелись немалые основания надолго запереть ее в Бутырку. Ведь кто-то навел преступников на квартиру проституток именно тогда, когда у них скопилась значительная наличность. Таким человеком могла быть только близкая подруга. Информация о ней лежала в отдельной папочке на его рабочем столе.
Росомаха вовсе не была похожа на смертельно раненного зверя, верилось, что даже в таком виде ее общество стоило немалых денег.
— Ну хотя бы то, что ты любишь отдыхать на Средиземном море и проводишь на пляжах Кипра по три месяца в году. Теплая вода, солнце, воздух — все там располагает к любви. — Шевцов невольно посмотрел на ее длинные ноги. — И всякий раз ты возвращаешься оттуда состоятельным человеком. Тебя там знают и очень ценят, насколько мне известно, там у тебя есть постоянные партнеры… по бизнесу. Я также знаю, что у тебя на руках уже имеется билет в Грецию. Так вот, я могу пообещать, что визу тебе не дадут, если мы не договоримся. Или пусть даже ты приедешь туда, но станешь объектом интереса местной полиции и тем самым подставишь и своих замечательных клиентов.
— Билет я уже сдала, — раздраженно ответила Тамара, — мне нужно сделать пластическую операцию.
— Кое-что я знаю и о твоем сутенере, — с любезной улыбкой продолжал майор Шевцов.
Тамара едко отреагировала:
— Меня не интересует его сексуальная ориентация.
Шевцов расхохотался:
— Меня тоже. — После чего заговорил жестко, выделяя каждое слово: — Меня беспокоит нечто большее, что может очень сильно осложнить тебе жизнь, если, конечно, об этом узнает твой сутенер.
Майор заметил, как по лицу Росомахи, словно рябь по воде, пробежала мелкая дрожь, и она болезненно поморщилась. У женщины богатая биография, и наверняка в ее жизни найдется немало эпизодов, какие она хотела бы скрыть от сурового милицейского ока.
— О чем вы?
Ресницы Росомахи наивно запрыгали. Теперь она напоминала Мальвину, которой лестны ухаживания хулигана Буратино, и она не прочь бы потискаться с ним в темных уголках кукольного театра, только как на такое поведение отреагирует сеньор Карабас?