Один в поле...
Шрифт:
— Какую старушку? — не понял я
— Которую не довезли.
— Ааа… Черт. Да, сейчас довезу… Как раз пусть и костер до конца прогорает. И, еще вот… — подхватив за задние лапы то, что еще недавно было собакой потащил к выходу. — Пойдем, я эту падаль выкину, и дом свой заодно покажу.
Отвел девочку. При расставании вручил ей травмат, который меня так подвел. Так вручил… На всякий случай.
Псину просто и без затей оттащил к лесу. Благо тут недалеко было. Просто выкинул за забор. Ещё и плюнул вслед напоследок. Мерзкая тварь!
Сходил за бабкой. Оттащил ее к остальным. Раскидал угли от костра по сугробам вокруг и стал копать. Копал траншею шириной два метра и длиной на максимум, что оттаяло. Метра четыре.
Я думал, что вымотался ночью? Ничего подобного. Ночью я был свеж и полон сил. А вот теперь сил реально не хватало. Но я продолжал копать с каким-то остервенением. Превозмогая боль в мышцах и уже просто запредельную усталость. Копал так, словно наказывал самого себя. Еще, и еще, и еще…
Постепенно рассвело. Шестое утро что я встречаю в этом мире. А я по прежнему кидаю землю. Поначалу, пока яма еще была неглубока кидать из нее землю было несложно… Но когда глубина достигла груди… Каждая лопата выброшенной земли превращалась в подвиг. На каждую нужно было настраиваться как на последний и решающий бой. Как на штурм Зимнего. И еще одну. И еще… Вот яма уже больше моего роста. Но этого мало. Сколько там росту в этом Альберте? Метра полтора? Мало! Нужно глубину сделать — минимум пара метров. Так что копаем глубже…
В какой-то момент, я вдруг понял, что уже не смогу самостоятельно отсюда выбраться. Яма стала слишком глубока. Значит точно хватит. Но как вылезать? Кричать в надежде, что Настя услышит и придет спасет меня? Позорище. Нужно сделать ступеньки самому. В земле. Конечно, там где она помягче. С краев уже почти не рубилась… Там не оттаяла. А вот тут вот посередке сделаем ступеньки…
— Эй… Шиша? — негромкий голос сверху. Я задираю голову. Настя. Собственной персоной.
— Что-то случилось? — Боже, это мой голос? Что за хрипы и воронье карканье одновременно…
— Да. Телевизор вырубило. И вообще свет погас.
— Генератор в гараже работает?
— Нет. Он начал так тарахтеть, — девочка пытается руками изобразить как начал тарахтеть генератор, — а потом заглох.
— Да там бензин наверное кончился… — не очень уверенно говорю я. Блин, если генератор накроется, это будет жопа. — Подай мне лестницу, вон там у сарая стоит. Сейчас вылезу посмотрим, чего он заглох.
…Слава Богу, что в генераторе действительно всего лишь кончился бензин. Ну понятно. Считай сутки без перерыва молотил. До этого-то я его постоянно дозаправлял перед каждым включением, а тут на целые сутки бросил. Ясен перец, что бак дно показал. А случись реальная поломка что б я делал? В технике я дуб дубом.
Но нет, обошлось. Заправленный генератор прочихался при включении и снова ровно затарахтел. Все в порядке… Точнее, не все. Я — не в порядке. В дом заходить боюсь. Боюсь, что если присяду там хоть на секундочку, встать обратно уже не смогу. Нет, нельзя… Самое сложное уже позади. Могила выкопана. Осталось только спустить вниз трупы и засыпать. Тоже тяжко, но все равно уже проще…
Поглядев на свою телогрейку всю в потеках крови и глины, попросил Настёну:
— Затопи, пожалуйста, баню. И подходи потом с Евой и Анрейкой туда… К могиле. Я сейчас спущу всех вниз… Попрощаться, наверное, надо все-таки.
— Хорошо. Только…
— Что?
— У Евы куртки зимней нету. Комбинезон ее порван, а другого нет.
Это было действительно так. Ну да и можно понять. Куда трехлетнему ребенку много курток? Он же растет! И те что были год назад — давно выброшены, ибо из них она выросла, и этот комбинизон тоже только на эту зиму. К следующей она из него вырастет. А иметь три-четыре куртки на один сезон… Дорого и нерационально. Вот и бегает она всю зиму в одном и том же.
— Ну намотай на нее чего потеплее там. Попрощаться-то ей с родителями тоже надо.
— Хорошо.
— Про баню не забудь. А то видишь — какой я «красивый».
— Не забуду. Сейчас затоплю.
— Кстати, ты умеешь?… — засомневался я. — Топить, в смысле.
Девочка посмотрела на меня как на полного дебила:
— А как я целую неделю одна у себя в доме печь топила?
— А. Ну да… Извини. Не подумал. Ты — молодец. В общем, затапливай баню и собирай детей. И подходите. Туда, стало быть.
И я пошел. Покачиваясь и запинаясь. Запредельная усталость порождала полнейшее отупение. Ворочанье замерзающих и окоченевших трупов не вызывало у меня уже никаких эмоций. Ну не было сил ни на какие эмоции. Вообще! Словно бревна ворочал. Вот натурально. Спускать их аккуратно не было ни сил ни возможности. Так что просто подтаскивал к краю и сталкивал вниз. Потом следующий… и еще… и еще. Потом спустился по лестнице вниз и кое-как растащил по всей поверхности ямы. Ну так, чтоб не кучей лежали друг на друге. Всех укладывал лицом вверх. Вплотную друг к другу. Рядком. Блин, места не хватало! Больше двух десятков трупов! Ну никак они в один ряд не вмещаются. Ну ладно. Пусть в два ряда. Мне уже все равно. Только вот родителей Евы, Насти и Андрюши надо все же верхним слоем положить. Придут же сейчас. И Элю…
— Дядя Аик!
Поднимаю голову. Стоят наверху. Все трое. Ева в своем порванном комбинезончике. Места разрывов шарфами перемотаны. Оригинально смотрится…
Вылезаю наверх. Вытаскиваю лестницу. Все мы смотрим вниз. Первой начинает плакать Ева, за ней Андрюшка. Последней вступает Настя. А у меня слез нет. Ком в горле стоит — это да. А слез нет. Все забивает усталость. Даже боль от смерти Эли… Хотя нет. Стоило вспомнить последнюю судорогу девочки на моих руках и ее стекленеющий взгляд… Боль вернулась. И глаза заслезились.
Нагнувшись я подхватил комок мерзлой глины, раскрошил его в руках и бросил вниз. Повернувшись к детям требовательно посмотрел на них. Настя сообразила. Всё еще всхлипывая — тоже подобрала комок земли и кинула вниз. А вот мелкие никак. Только ревом заходятся.
— Уводи детей, Настёна, — попросил я, берясь за лопату
— Нет. Не надо! Не закапывай — блажил Андрюшка, пуская пузыри из носа.
— Мама… Мама… - вторила ему Ева.
Настя обняла их обоих, прижав к себе и, хотя сама ревела, все же пыталась как-то успокоить малышей. Я же разозлившись начал засыпать могилу. Причем быстрей, быстрей. Не надо долго длить это мучение. Ну засыпать не копать. Пусть и сил уже нет никаких, но все равно не сравнить. Копал я часов шесть-восемь, а засыпал все минут за пятнадцать.
— Летом, когда тепло станет, мы еще земли принесем сюда. И еще. И еще. Курган насыплем высокий. Выше домов. На нем будет травка расти, а на самом верху мы маленький домик поставим. Часовню. Чтоб в любой момент мы могли прийти сюда и посидеть в ней. Родителей вспоминая. Говорят — если часовню поставить, то в ней можно даже иногда увидеть умерших…
Я говорил и говорил. Тихим, монотонным голосом. Без эмоционально. Без пауз. Сам не знаю, что я нес, но, вроде, помогало. Гляжу — потихоньку начали прислушиваться. Всхлипывают, но слушают. Обнять бы их всех трех разом. Прижать бы к себе… Но телогрейка… Грязь, кровь, трупы в ней кантовал… Да к черту! Скидываю ее на землю, перчатки туда же. Холодно конечно, но сейчас так надо. Сам становлюсь на колени, становясь почти одного роста с мелкими, и притягиваю их к себе, продолжая наговаривать какую-то успокаивающую чушь. Ева доверчивым мышонком как всегда утыкается мне куда-то в подмышку. Андрюшка же с противоположного боку, напротив — упирается руками, пытаясь вырваться. Но и я, и Настёна с другой стороны держим крепко и, подергавшись, он замирает, только продолжая трубно реветь. А Настя напротив меня стоит, тоже обнимая всех и подняв лицо к небу. И только слезы бегут по щекам.