Один за двоих
Шрифт:
— Макс, слышь… — зовет Марат, смуглый парень с бритой головой.
— Ась? — отзывается тот.
— У тебя девушка есть?
— А то ж.
— И ждет тебя, как думаешь?
— Ждет, конечно.
Потом кто-то достает губную гармошку. В глухой душной казарме раздаются сначала невнятные, потом все более мелодичные звуки.
Зоренька-заря встает, Золотое солнышко. Мне покоя не дает БуйнаяГерой долго шлялся по лесам, убивал всяческих чудищ и раздаривал молодильные плоды ведьмам-пенсионеркам, наконец, наступил хеппи-энд — молодец нашел искомую девицу, а я вскочил с больной головой.
— Заняться нечем? Чистить оружие! — ору так, что осевшая пыль снова поднимается в воздух.
Бойцы вскакивают, прячут за спину карты, проигравшие — шмотки. И эти люди пережили бомбежку!
— Так все давно почищено, — оторопело встревает Макс.
— Значит, сапоги и пуговицы! Взвод, равняйсь! Смиррно! Сто отжиманий! Выполнять приказ! Рядовой Веселков, два наряда вне очереди!
— За что?!
— Три наряда.
— Есть, — вытягивается Макс.
Во мне до сих пор все клокочет:
— Вы что тут развели? Мы в окружении! Война идет! Наши бойцы, возможно, умирают, а вы тут на раздевание играете! Стыдно!
Они стоят предо мной темные, как туча.
— Нечего нас стыдить, мы в бой, как на праздник пойдем, — сощурившись, сжимает кулаки Игорь, плечистый бородатый мужик — самый старший в моем отряде. — А сидеть тут, как мыши в норе, тошно да противно. Это имперцы вон год под Нарголлой торчат, ни мычат, ни телятся, а мы воюем.
Я делаю шаг ему навстречу, Игорь распознает в моем движении угрозу и бросается с такой же грацией и выучкой, как покойный Гера. Пропускаю его и слегка придаю ускорение в плечо, Игорь кувыркается, башкой таранит койку, на которой мирно сопит Танюшка. От грохота девочка вскакивает с постели, испуганно трет глаза; растрепанная со сна, с круглыми глазами, она похожа на совенка.
Кто-то сзади прыгает мне на спину, сжимает горло. Макс! Бросок через плечо, юморист летит следом за Игорем под многострадальную Танину койку.
— Ну, кто еще хочет попробовать?
Желающих больше не находится.
— Взвод, выполнять приказ! — едва разжимая челюсти, сведенные злостью, выдавливаю я. Вижу, как они обижены, готовы меня без соли съесть.
Секунду стоит грозовое молчание, потом все ложатся на пол. Спины и плечи мерно поднимаются, слышно тяжелое дыхание трех десятков солдат. Потерпите, ребята, выведу вас из окружения, и наши пути разойдутся.
Минуту наблюдаю за взмокшими спинами и ухожу в боевой отсек, где дежурные не отходят от узких щелей бойниц. Свет проникает сюда тонкими лучами, чуть поддувает, и оттого после жаркой казармы кажется прохладно.
Снег пошел, да такой крупный, густой, за пеленой ничего не видно. Молодец, Таня, святое дитя, вымолила у небес нам отсрочку.
Хочется курить, но нельзя. Опять ожидание, минуты ползут еле-еле, неохотно собираясь в часы. В каземате непривычно тихо: дисциплина налажена, бойцы при деле, даже Аркашка не шумит. Стоп! А где же Аркашка? В казарме его не было, я заглядываю на склад — никого. Черт! Триста тысяч чертей! Неужели удрал? Но как умудрился?
Дежурный испуганно трясет головой.
— Как мальчик сумел проскользнуть мимо? Как сам открыл бронированную дверь?
— Не знаю… — блеет дежурный.
— Не знаю, — передразниваю я, — четыре наряда вне очереди.
С досадой гляжу в бойницу. Искать бесполезно, снегу столько навалило, что легкие следы давно исчезли.
— Господин Райт, — обращается ко мне церемонный Йорих, — разрешите пойти на поиск мальчик.
— Бесполезно, — отмахиваюсь я.
— Я попытаться найти след, скоро вернуться.
— Ладно, — неохотно соглашаюсь, — даю тебе час, потом возвращайся.
Йорих кивает, пожимая широкими плечами, он похож на добродушного медведя. Уходит, я притворяю за ним дверь.
Проходит час, другой, темнеет. Я с сожалением понимаю, что ждать бесполезно — Йорих не вернется. Жаль парня, боец был что надо!
— Дан… — дергает меня за рукав Танюшка, — господин командир…
— Чего тебе?
— Аркашка отозвался, он в лагере у папы.
Вот так новости!
— Как отозвался, когда? Ты трогала радиостанцию?! Я же велел никому не трогать!
— Даже мне? — изумилась Таня. — Думаешь, я шпионка?!
— Таня! — я крепко сжимаю ее локти, внутри поднимается бешеное раздражение, — я же сказал, ничего не трогать без разрешения! Зачем ты включала станцию?
— Да не трогала я ее! — пищит девчонка, от обиды по щекам снова текут слезы. — Я по передатчику!
— Какой передатчик? Дай сюда!
Забираю у нее плоскую черную коробочку из пластика, поцарапанную, с одной кнопкой и дырочками.
— Мне Аркашка дал, он сам собрал, у него такая же, — объясняет Таня. — Он сейчас у папы в укрытии, можешь сам спросить.
Я верчу передатчик в руках, брезгливо, как ядовитого жука. Такой собрать любой малыш сможет, не то что Аркашка. Вдали что-то загромыхало. В тихом, полном снега, будто тумана, воздухе несется вибрирующая струна взрыва. С веток падают белые шапки.
Давлю на кнопку, в передатчике раздается какое-то шипение, что-то грохочет и снова шипит. Бросаю его на пол и прикладываю по коробке подошвой, пластик противно хрупает под ногой. Среди черных обломков корпуса блестит что-то округлое, металлическое. Поднимаю, и стон вырывается из груди: у меня в руках стандартный усовершенствованный радиомаячок, какими оснащают спецслужбы.