Один
Шрифт:
– Нет, ехать сейчас никуда нельзя, – сказал я. – А то опять зомби нам на хвост сядут.
В Холмянское мы заезжали только когда отправлялись в город, и никогда по пути назад. Димка сам придумал это правило, но сейчас ему хотелось меня подразнить.
– Мы просто на разведку смотаемся, – настаивал он. – Поглядим, вдруг все зомби вымерзли. Или с голоду сдохли, как в «28 дней спустя».
– Мы не за этим сюда пришли, – сухо ответил я. – Сейчас план менять нельзя. Вернемся домой, соберемся и тогда обсудим твое предложение.
Димка заглушил машину, выбрался из нее, сильно хлопнув дверью –
– Зануда ты, – ухмыляясь, объявил он мне.
Если бы он назвал меня трусом, я бы дал ему в морду. Но «зануду» я пропустил мимо ушей.
– Давайте делами займемся, – сказал я. – Нам еще домой добираться.
Для меня изба в сгоревшей деревне уже была «домом». Для остальных – нет.
Мы не стали разбредаться, как это обычно происходит в фильмах ужасов. У каждого из нас были свои дела, но держались мы вместе. Отыскали и нитки с иголками, и несколько пакетиков просроченных семян, и капсюли в щелях. Набрали еще кое-какой мелочовки, на которую раньше внимания не обращали или которую просто не нашли. Потом прогулялись по дороге на околицу и долго стояли на пригорке, глядя в чистую безмятежную даль.
– Плотность населения европейской части России, – изрек вдруг Димка голосом школяра-отличника, – двадцать с чем-то человек на квадратный километр.
– И что? – спросила Оля.
– А то, – ответил за Димку я, – что если обращенные выберутся из городов и равномерно рассредоточатся по территории, то на каждом квадратном километре их будет двадцать с чем-то рож.
– Рыл, – поправил меня Димка.
– Это много, – сказал я.
– Да, – согласился Димка, обозревая горизонт в свой монокуляр. – И сейчас мы с помощью приличной оптики могли бы видеть довольно много обращенных. Может быть, сотню, а то и полторы сотни рож.
– Рыл, – поправил я его.
– Ну да… Но мы их не видим. Ни сотни, ни десятка… – Он вдруг осекся и подался вперед. – Разве только…
Я обмер.
– Разве только… – Димка почти беззвучно шевелил губами и считал: – Один… Два… Три…
– Зомби? – сипло спросил я. – Далеко?
– Пять… – сказал Димка. – Восемь…
Я схватил его за руку, чтобы отнять монокуляр.
– Двенадцать, – сказал Димка и вырвался. – Двенадцать ворон сидят на дороге.
– Что? – Я подумал, что ослышался. – Кого – двенадцать?
– Ворон, – сказал Димка. – А может, грачей. А может, не двенадцать.
– Дурак! – завопила Оля.
Димка захохотал. Я все же отобрал у него монокуляр. Действительно, несколько больших темных птиц сидели на дороге примерно в полукилометре от нас.
– Беги заводи машину, – сказал я Димке.
Он не понял. Должно быть, подумал, что я тоже хочу его разыграть.
– У тебя что, все мозги вымерзли? – Я толкнул Димку в плечо. Он удивился.
– Заводи машину, – повторил я. – И гони ее сюда. Надо проверить, что за падаль привлекла этих птиц.
Вороны не улетели. То ли они отяжелели настолько, что не могли подняться на крыло, то ли просто не считали нас опасными. Тем не менее, поживу свою они оставили и отступили к обочине, хрипло на нас каркая.
– Ну, – сказал я, – и у кого какие мысли?
Димка
– Это не человек.
– Совершенно верно, Капитан Очевидность, – не удержался я от колкости. – Еще какие-нибудь гениальные умозаключения будут, мистер Холмс?
Димка пожевал губу, потыкал подобранным прутиком исклеванное тело и выдал:
– Оно дохлое.
Мне показалось, что вороны рассмеялись.
– Это не зомби, – сказал я, – не драугр, не огр и не мангус.
Мертвое чудовище отличалось от всех обращенных, которых мы встречали раньше. И первое, что бросалось в глаза, это были несоразмерно длинные задние конечности, похожие на лапы насекомого.
– Гуль какой-то, – сказал Димка. – Сдох, наверное, зимой. Только сейчас оттаял.
– Пусть будет гуль, – сказал я. – Но насчет зимы у меня уверенности нет.
Димка пожал плечами:
– Следов не видать. А дожди были две недели назад. Значит, появился он тут не раньше. Но я думаю, что много позже. Зимой. Застрял в снегу и сдох. По весне вытаял, разморозился, тут и вороны с мышами подоспели.
– Не так уж и сильно они его погрызли и поклевали, – заметил я.
– А чего тут грызть? Он же, как мумия… Точно сказал – гуль!
Димка взял у меня топор, двумя сильными ударами отсек чудищу голову и пинком отправил ее к воронам.
– Уходим, – сказал он и, взяв Олю под локоть, повел ее к машине. Но я не спешил. Присев на корточки, я внимательно осмотрел найденное тело. «Нутряное чутье», которое целую зиму ничем себя не проявляло, подсказывало мне, что от этих тварей, незнакомых нам прежде, следует ждать крупных неприятностей.
– Значит, гуль, – пробормотал я. – Вот и познакомились.
Перед тем как покинуть Николкино и отправиться в обратный путь, мы пришли на могилы – это уже стало нашей традицией. Крохотное кладбище было устроено на краю бывшего картофельного поля, под кустами сирени рядом с плотной стеной колючего терновника – Марья Степановна сама указала нам место, где она хотела бы лежать.
Все четыре могилы провалились, а некрашеные, сколоченные наспех кресты заметно покосились, но сейчас нам некогда было что-то поправлять. Мы окропили землю водкой из фляжки, постояли минуту в тишине, глядя себе под ноги. Не знаю, о чем думали мои спутники, а я вспоминал нашу первую встречу с Марьей Степановной.
Думаю, не рассказать об этой женщине было бы неправильно, ведь мы очень многим ей обязаны.
Если бы не ее помощь, мы, возможно, не пережили бы нашу первую зиму.
Марья Степановна прожила в Николкине пятьдесят два года – ей нравилось об этом вспоминать, и она рассказывала со смехом и слезами, как жених Толя вез ее на свадебных санях в свой дом да сломал ногу, угодив под полоз. Перелом оказался сложный, и Толя навсегда охромел. Потом он любил попенять Марье, особенно когда был навеселе: вот, мол, из-за тебя на ногу припадаю да с клюкой хожу. Мы видели Толю на старых фотографиях – он был круглолицый и улыбчивый. Мы видели Толю после его обращения – он был похож даже не на зомби, а на демона, так он скалился и прыгал, пытаясь достать свою старуху.