Одинаково испорченные
Шрифт:
— Я буду паинькой, — заверил я. — Я уже паинька. Глупо говорить нет, не узнав, от чего отказываюсь.
Пугачев простодушно поверил и подробно рассказал о моем задании. Начал, впрочем, с притчи.
— Мы с вами люди взрослые. А потому лучше прочих знаем, что только сила, деньги и власть могут интересовать людей. Все остальное — блажь. С давних пор известно, что истинная сила — в коллективизме, соборности и умелой мобилизации масс. Существует даже такой поучительный рассказ, придуманный нашими предками. О прутиках. Вещь известная, сильная. Каждый прутик по отдельности можно согнуть
Сравнение показалось мне забавным.
— Однако, — продолжал Пугачев, — не все так просто. Не все прутики желают объединяться в веники. Попадаются среди них, к сожалению, и жалкие, слабые личности. Смешно, но уговоры на таких, как правило, не действуют. Мы исходим из единственно возможного подхода — все граждане обязаны приносить государству пользу. Не готов утверждать, что отдельные прутики абсолютно бесполезны. Вовсе нет. Например, если надо кого-то высечь за правонарушение, то веник здесь не подойдет, только погладит. Или вот еще, в зубах поковырять отдельным прутиком сподручнее. Поэтому приходится работать с подобным материалом индивидуально.
Я давно потерял нить рассуждений Пугачева. Да и любопытство мое стало ослабевать. Честно говоря, вся эта болтовня про прутики — бессмысленная скучища. Никогда не поверю, что люди — прутики. У прутиков нет сердца, души, нет желаний, они не мечтают, не любят и не умеют ненавидеть. Надо было Пугачеву придумать что-то более впечатляющее, если уж он решил завербовать меня. И тут он меня огорошил.
— Так вот, существует определенное количество людей, не желающих объединяться надлежащим образом. Им больше нравится сочинять литературные произведения. Издавна такую болезнь называют графоманией. С талантливыми да продвинутыми литераторами работают издательства. А с самиздатом должны будете работать вы, Хримов. Нас крайне интересует, о чем пишут эти люди.
Насколько я сумел понять из путаных разъяснений Пугачева, его интересовали вновь созданные в Интернете литературные сайты. В частности, фантастический сетевой журнал «Чужой». Люди по электронной почте присылали в редакцию свои рассказы и повести, в расчете, что отыщутся читатели, в сердцах которых их творчество найдет отклик. Пугачев хотел знать, о чем они пишут. Его интересовала не собственно литература, а, так сказать, фактический материал. Описываемые ситуации и идеи, возникающие в головах персонажей. Зачем? Даже боюсь загадывать. Подвох был. Но разобраться, в чем он состоял, моего жалкого умишки не хватало.
И этот непостижимый человек еще утверждал, что я высокого о себе мнения! Просто нет слов!
— Значит, все-таки доносы! — констатировал я первое, что пришло на ум.
— А вот и нет! — ухмыльнулся Пугачев. — Примитивно мыслите, уж не перехвалил ли я вас, Хримов? Политика нас не интересует. Как и социальная критика. Вообще, утопии и антиутопии смело оставляйте без внимания. Пусть забавляются детишки, если в голову ничего дельного не приходит. Пропускайте новинки постмодернизма, гиперреализма, сюрреализма и прочих литературных изысков.
— Нет, — вынужден был признаться я.
— Мне и в самом деле удалось удивить вас? — Пугачев расцвел. — Может быть, это даже и к лучшему. Сможете приступить незамедлительно?
Я кивнул. Понятно было, что от притязаний Пугачева не отвертеться, поэтому следовало соглашаться, пока это касается только пришельцев. Пугачев, естественно, знал, что я неоднократно выставлялся в «Чужом». Мои интервью там висят до сих пор. Теперь понятно, почему я так приглянулся хозяевам Пугачева. Свояка хотят забить.
— А вы, наверное, подумали, что из вас хотят сделать стукача? Абсурд! Для этой цели предпочтительнее добровольцы. Запомните, политика нас не интересует, только фантастика в самом что ни на есть исконном виде.
— Я люблю фантастику.
— А про Игнатьева все равно надо рассказать правду.
Я застонал. Пугачев во второй раз за время нашей беседы испытал чувство законного удовлетворения, моя реакция ему понравилась. Он довольно заулыбался. Словно я преподнес ему в конверте десять тысяч американских долларов. Без причины и безвозмездно.
Глава 5
1
Я вышел из кабинета, слегка заваливаясь налево. Расход нервной энергии был грандиозный. Доверчивые граждане часто путают последствия подобных посиделок с проявлением биовампиризма. Это, конечно, ерунда. Немедленно представил, как Пугачев говорит, ухмыляясь: «Только работа, ничего личного». Нет, он слабоват для биовампира. Моя энергия противодействия бесцельно ушла в пространство, не доставшись никому.
— Ну как? Все в порядке? — заботливо спросил меня Пермяков, словно я побывал на приеме у зубного врача.
— А что такое? — поинтересовался я.
— Господин Пугачев иногда бывает излишне жестким. Его требовательность не знает меры.
— Но разве не так должен вести себя представитель начальников?
Пермяков натужно рассмеялся.
— Однако. Позволяете себе опасные обобщения! Кем вы себя возомнили? Неужели господин Пугачев предложил вам покровительство и работу?
— Спросите его самого. Я ничего не понял.
— Вот и про то, чьим представителем на самом деле является господин Пугачев, — засмеялся Пермяков, — лучше спрашивать у него самого. Для меня он — представитель хозяина издательства.
В воздухе повисла неприятная пауза. А мне открылось, что такое любовь, лишенная уважения. Именно так отныне относился ко мне Пермяков. В мгновение ока я перестал быть для него всего лишь одним из множества тупых и несчастных сочинителей никчемных текстов и перебрался на значительно более высокую ступень социальной лестницы, как он ее понимал, то есть, оказался объектом интереса сильных мира сего. Мне захотелось развить свой успех и, воспользовавшись растерянностью Пермякова, получить максимальную выгоду от охватившего его смятения.