Одинаковые тени
Шрифт:
Я думаю, лучше сразу же рассказать вам, какие хорошие люди эти Финберги, чтобы вы знали, на кого я работаю, и сами увидели, какой я образованный африканец, какая у меня замечательная работа и какие, может, со временем они мне выдадут рекомендации. Эти Финберги — евреи. (Так оно верно говорить, — вы понимаете? Мастер Абель объяснил мне, что нехорошо говорить «еврейчик» или что-нибудь вроде, как раньше я говорил, и что надо говорить просто «еврей», потому что «еврейчик» звучит так же скверно для еврея, как «кафр» для зулуса, а я терпеть не могу, когда меня называют кафром.)
Так вот я хочу вам сказать, что мистер и миссис Финберг — евреи и работать у них — одно удовольствие. У них большой дом в Си-Пойнте, и я в нем — единственный африканец, и, друг, у меня отдельная комната рядом с кухней, в которой стряпает Бетти, только Бетти здесь не живет, и, кроме того, она — ксоза. А комната у меня миленькая, и я навожу в ней чистоту, и еще у меня своя ванная, только сейчас в ней что-то испортилось и надо чинить. А в комнате, сэр, у меня новенькая кровать. Да, сэр. Я работаю в этом доме целых семь лет.
Больше всего я хочу рассказать вам о своем лучшем друге мастере Абеле — он сын мистера и миссис Финберг и мой лучший друг, хотя он европеец и белый, как его мать и отец. Но он очень добрый и порядочный парень, ему девятнадцать лет, и он очень умный и образованный и сейчас ходит в университет, а это и значит быть образованным. Он, наверно, такой же умный, как мой дядя Каланга. И этот мастер Абель многому меня научил. Скажем, он говорит, что Иисус, который Бог, был евреем, только мастер Абель не считает, что Он — Бог, это отец Его — Бог, а Сын — не Бог. И мастер Абель говорит, что если бы я знал побольше про Иисуса, я бы в Него верил и любил Его, и мир был бы лучше, если бы все люди верили в Иисуса и любили Его. Только я не всегда верю в этого Иисуса, потому что наше проклятое правительство постоянно болтает о Нем, и, сэр, если Иисус им друг, как я могу в Него верить? (Только я все равно пишу Он и Его с заглавной буквы, — вы меня поняли?)
И этот мастер Абель часто заходит ко мне и садится на мою большую кровать и запросто со мной говорит, и, друг, мне превосходно с этим европейским парнем, потому что он всегда говорит со мной уважительно и всегда называет меня Джорджем Вашингтоном и никогда просто Джорджем. Но я должен вам сказать, что у меня есть еще настоящее красивое зулусское имя. Меня зовут Табула. Друг, мне нравится это имя. Но только мой дядя Каланга зовет меня по-зулусски, не знаю почему.
И все время мастер Абель учит меня разным вещам и говорит, что хорошо и что плохо и как выбирать между добром и злом. Друг, этот парень хочет, чтобы я никогда не ошибался в выборе, а знаете, как это трудно. Но он всегда говорит, что вся суть в том, чтобы правильно выбрать, — вы понимаете? И еще он говорит, что я должен усвоить десять заповедей и делать так, как в них сказано. Друг, это так трудно. И кроме того, многого в этих заповедях мне не понять. Очень многого.
Мастер Абель все время заставляет меня записывать всякое, о чем я думаю, потому что он говорит, что я буду совсем образованным африканцем, если сам образую себя. А я верю не всему, что он говорит, потому что, друг, я не все понимаю, но все равно я люблю его слушать, потому что он такой чертовски образованный. И этот парень очень хороший, потому что, когда его родители в отъезде, как сейчас, он часто отпускает меня утром и вечером и даже позволяет мыться в его ванной на втором этаже, пока моя неисправна, и я говорю вам чистую правду, что если бы его родители узнали об этом, они бы повесили и меня, и его. В общем, вокруг меня чистота, и мне, честно, нравится дом Финбергов, где я работаю. И, друг, в этом доме двенадцать комнат, и я обязан наводить чистоту во всех, кроме кухни и кладовки, за которыми присматривает Бетти, только там того порядка нет, потому что она — ленивая ксоза. Мне нравится наводить порядок, чистить серебряные ложки, мыть окна и все такое, потому что это хороший дом. А когда я сказал цветному Чарли из соседского дома, что у нас двенадцать комнат, он ответил, что у всех евреев дома большие. Еще я прислуживаю за столом в белом пиджаке и белых перчатках, и, друг, мне это нравится, потому что в белом я выгляжу очень красиво. И все это каждую неделю стирают и крахмалят до блеска в прачечной, и я хочу сказать вам, что у меня два таких пиджака и две пары перчаток.
Теперь я должен сказать вам, что мне приходится вставать каждое утро в половине седьмого, а это довольно трудно, потому что, друг, я люблю поспать. Но мне приходится вставать вовремя, чтобы мастер Абель не подумал, что я — ленивый зулус, как эта Бетти, которая толстая и ленивая, и я уверен, друг, что она к тому же еще все время врет.
И вот, когда я вижу, что на будильнике без четверти семь, я выпрыгиваю из постели и вскакиваю на ноги, и голова у меня кружится, но я все равно должен подать мастеру Абелю завтрак к семи, потому что толстая Бетти не доберется из своего Роузбэнка раньше восьми.
И я смотрю на себя и вижу, что я, как был — в куртке и брюках, и чувствую, что меня вот-вот вырвет, только на самом деле не вырвет. Я надеваю фартук, умываюсь, и без десяти семь вхожу в кухню и, черт меня побери, вспоминаю, что сейчас у мастера Абеля каникулы, и он ест свой завтрак в половине девятого, и я мог бы поспать до восьми, потому что мистер и миссис Финберг уехали отдыхать в Англию, где живет королева, и до их возвращения хозяин в доме — мастер Абель, а он сказал, чтобы завтрак ему подавала Бетти, потому что она приходит в восемь.
И вот я возвращаюсь к себе, сажусь на кровать и начинаю думать, отчего я сейчас в Си-Пойнте, а не у Джанни Гриквы на Ганноверской улице. Я думаю обо всем, что случилось вчера, и вспоминаю про рассеченную губу, и она начинает болеть, как только я о ней вспомнил. Я подхожу к гардеробу и гляжу на себя в зеркало, и, друг, вижу, что губа у меня синяя. И толстая. Может быть, у меня и так толстые губы, но я должен сказать вам, что такой толстой губы у меня никогда еще не было и вид у нее ужасный. Ужасный.
И я думаю, что не хочу больше иметь дело с полицией и не хочу больше сидеть на скамейках для неевропейцей на набережной, потому что эта миссис Валери сказала, будто я схватил ее за юбку, и я думаю, что не хочу больше видеть этого Джанни Грикву, потому что неприятностей от него не оберешься, но я думаю, что хорошо бы хоть разок поцеловать эту Нэнси, потому что она очень красивая зулусская девушка.
Я смотрю на свою губу в зеркало и вспоминаю вчерашние неприятности, и тут мне приходит в голову, что можно еще немного поспать, потому что так рано я встал по ошибке, и я ложусь на свою кровать с надувным матрасом, и, друг, я опять засыпаю.
И знаете, что получилось? Через мгновение я просыпаюсь от голоса мастера Абеля:
— Вставай, Джордж Вашингтон! Уже четверть десятого.
Друг, я насмерть перепугался и не знаю сам почему, потому что мастер Абель весело мне улыбается, а я все равно дрожу и просыпаюсь в холодном поту.
— Где это ты вчера так напился? — спрашивает он.
Друг, он очень умный, и я ему говорю:
— Нет, мастер Абель, нет, сэр. Не знаю, что со мной приключилось, только я очень устал.