Одиннадцать восьминогих
Шрифт:
Позвали Пима.
— У тебя были вопросы во время урока? — ласково спросила инспектор. — О чём ты думал?
Пим покраснел.
— Не стесняйся, можешь задать этот вопрос мне. О чём ты думал, когда девочка так поэтично рассказывала про осень?
— Я думал, почему кит может сорок минут не дышать под водой, — сказал Пим.
Это сплошной ужас!
У Лидии Гавриловны вздрагивали плечи. Перед ней стоял Виктор Петрович.
— Да успокойтесь же, успокойтесь, — говорил он.
— Вам легко говорить, — прошептала Лидия Гавриловна. — У вас педагогический талант. А я… пять лет училась, преподаю третий год — и всё не так.
— Что вам сказала завуч?
— Зинаида Фёдоровна… сказала: «Вы распустили класс. На уроке у вас стоят. Бросают реплики. Один ученик нагрубил инспектору». А он не грубил. Это Меньшиков. Он сказал правду. Он действительно думал о китах.
Виктор Петрович улыбнулся.
— Распустили класс… Какая ерунда! Вы сами прекрасно знаете, что это не так. Вот вам носовой платок, вытрите слёзы. Это ещё не худшее, что будет с вами в жизни. Я оптимист.
Лидия Гавриловна кивнула.
Прозвенел звонок. Виктор Петрович кашлянул, постоял и направился к дверям девятого «б».
Лидия Гавриловна подняла голову. На сером, истёртом каблуками полу лежали оранжевые квадраты света. За высоким, с откинутой фрамугой окном светилось молодою листвой шелковичное дерево. На ветке, против окна, сидели два скворца.
Лидия Гавриловна прижалась щекой к тёплому стеклу. Постепенно боль и обида прошли.
И зачем только Зинаиде Фёдоровне было кричать: «Это сплошной ужас!»?
Лидия Гавриловна постучала пальцем по стеклу. Скворцы повернули к ней головы.
— Скворушки, скворушки, — сказала она, — я вас знаю, у вас жёлтые носы!
Птицы согласно забормотали.
Южное сияние
Наступил май. С машиной надо было торопиться. Работали каждый день.
— Сегодня начнём монтировать, — сказал Виктор Петрович.
Вечером Пим и Зойка встретились по дороге в школу. Шли по шоссе. Дымилась степь. На горизонте туманной полосой голубело море.
Громыхая и урча, их обогнал самосвал. Он двигался как слон. Чёрные ядовитые клубы висели за ним в воздухе.
— Ух, и отрава! — сказал Пим.
Зойка посмотрела наверх. Вверху было небо. Жёлтое с зелёной полосой. Еле приметная облачная полоса…
Когда Зойка была маленькая, они с матерью жили в Ленинграде.
Как-то она вышла на балкон и увидела небо. Жёлтое небо с зелёным заревом. Зарево разгоралось, обняло полнеба, а затем, задрожав, начало гаснуть.
— Это северное сияние, — сказала мать.
…Зойка посмотрела снова вверх. Зелёная полоса змеилась и медленно уплывала на запад.
— Чего ты? — спросил Пим.
— Видишь, — сказала Зойка, — полоса? Однажды в Ленинграде я видела северное сияние… Может, и это?..
— Тоже ещё сказала, — засмеялся Пим. — Южное сияние, что ли? Это истребитель пролетел. Выхлоп у него знаешь какой здоровый! А зелёное — потому что закат.
Заурчал второй самосвал. Пим поморщился.
— Носит их, — сказал он. — Такая отрава. Дышать нечем.
— И всё-таки это сияние, — тихо сказала Зойка.
Зойка
Отца Зойка не помнила. Отец умер, когда ей ещё не было года. Зойка росла у матери одна. Мать работала врачом. Она была легка на подъём. Часто меняла города. В каждом городе покупала кровать, книжный шкаф и письменный стол. Уезжая — оставляла соседям.
Последний год они жили на Ладоге. На острове.
— Нет, — сказала однажды мать, — тебе надо уезжать. Это не учёба — ходить по льду в школу. Пол зимы училась, пол — гуляла. Я напишу брату в Крым.
Был май. Холодный, солнечный май. Зойка вышла из дома и лесом пошла на северный берег к Монастырской бухте.
Бухта открылась вдруг.
Она начиналась у горбатого скалистого мыса, плавной дугой вдавалась в берег и заканчивалась у развалин монастыря.
В монастыре двести лет назад останавливался проездом Пётр Первый.
Серые скалы с частоколом бронзовых сосен поднимались над озером. У развалин светилась песчаная коса. Добела перемытый волной и дождём песок клином уходил в синее озеро-море.
Никто ещё не был здесь с зимы. Ни один след не пятнал сияющую выпуклую поверхность косы.
Подойдя к развалинам, Зойка остановилась. Был штиль.
Цепляясь за кирпичные обломки, Зойка по монастырской стене спустилась к озеру.
Нехоженая дорога начиналась у её ног и тонула в неподвижной воде.
Зойка поставила ногу на песок. С тихим хрустом надломился верхний, спрессованный ветром слой.
Она сделала шаг. Второй. Песок тонко запел. Она сделала ещё десяток шагов и остановилась. Было тихо. Совершенно тихо. Ей сделалось страшно. Зойка бросилась назад. На вершине скалы она обернулась. Внизу на литой нехоженой поверхности косы чернела оборванная цепочка следов.
— Страшно… — сказала Зойка и засмеялась.
Зелёная тетрадь
Монтировал машину сам Виктор Петрович. Ему помогал Степан. Остальные смотрели. Когда установили на место десять плат, Виктор Петрович объявил перерыв.
— А мы не очень устали, — сказал Толик.
Виктор Петрович улыбнулся.
Вышли в коридор. У машины — она теперь и верно стала похожей на забор — остались Зойка и Пим.