Одиннадцать
Шрифт:
Глава первая
Осеннее зимнее утро
«Начнем, пожалуй, как обычно – с того места, где он проснулся. Несите щипцы».
Яркая вспышка света ударила по глазам! Резанула сквозь сжатые веки! Даже больно стало левому глазу. Сильно резанула! Так-то вот спишь-спишь и вдруг – НА-а! Может быть, конечно, это было продолжение сна, но, вроде, во сне ничего не взрывалось. Откуда «НА!»? Ефим не понял. Не понял, что произошло, и как-то даже жалобно, почти по-детски, спросонья, прохны… хрипел: «Э, это… вы это… свет погасите, а!»
Перевалившись на правый бок, он натянул на голову одеяло.
Свет погас.
«Слава Богу!» – пронеслось в голове… и он тут же уснул.
Оп, свет снова зажегся, и ещё ярче, и опять ослепил. (Видимо, Ефим уже вытащил голову из-под одеяла – там же было не продохнуть от перегара). На этот раз он ничего не успел сказать – свет тут же погас. Лишь маленький ночничок где-то тихонько горел синим огоньком, или может быть это включился телевизор в соседней комнате и отражался в полировке мебели.
Откуда-то из глубин сознания, послышалось вдруг… Заиграло в оркестровой яме, зазвенело, зацарапало по тарелкам, тромбон хрюкнул, глухо стукнули по барабану, что-то звякнуло, похоже, корабельный колокол, и кто-то спросил: «Мир готов?» Ему ответили: «Готов!» «Поехали! Раз, два три…», – сказал голос. Заиграла музыка.
Ефим узнал музыку и голос:
«Свет в начале дня, в начале жизни… Изволь!..
Боль танцует польку на дне меня!
Брысь, я ладно сшит,
Я лишь увидел смысл жить.
Прыть тупая прыть
В ногах, в душе…»
– Кать! Выключи телевизор! – громко сказала женщина за спиной.
Она лежала рядом, он это тут же почувствовал – легкое прикосновение её теплого тела к спине. Сон, как рукой… Какой сон?! Сердце заколотилось, Ефим задохнулся от неожиданности и огромного выброса адреналина – так и с ума можно сойти! «Кто это?!» А повернуться было страшновато! В туалет захотелось сильней!
– Ну, ма-ам! Я уже не хочу спать! – хныкала девочка из соседней комнаты.
– Выключи, я сказала, или сделай потише – все ещё спят! Я кому говорю? – кажется, женщина собиралась встать – кровать позади Ефима заскрипела.
– Ну, мам! Вставайте уже, хватит спать!
Женщина все же встала и пошла в другую комнату, цыкая на ходу на девочку, дескать, потише давай!
Когда женщина вышла, Ефим переключил внимание от ушных раковин и кожи спины, на другие приемники измученного спиртом организма – красные (что, естественно, не видно было в темноте, но было именно так!) очи. И кое-что сразу стало проясняться! Перед ним висела темно-коричневая, тяжёлая штора до самого пола, стояла полированная тумбочка, блестел паркетный пол. Всё с виду казенное. «Похоже, я в гостинице, – подумал Ефим. – При чём здесь Кашин и Светка? Откуда Катюха?» (Он на сто процентов был уверен, что это всё их голоса, несмотря на то, что эти голоса звучали за спиной!) Ефим стал медленно поворачиваться, как будто боялся кого-то вспугнуть или на что-то взглядом нарваться.
– Разбудила тебя Катя? – Света ласково, извиняясь за дочку, улыбалась, стоя в проеме прохода в другую комнату. Она была в белом гостиничном халате с распущенными, соломенными от природы волосами. Глаза её немного косили, как всегда бывало у неё утром. Но когда это бывало?! Светку это не портило, ей это даже шло – немного ошарашенный после… хорошей ночи видок.
– А-га, – ответил Ефим, произнося вместо «г», что-то среднее между «х» и хрипом. – Сколько время? – зачем-то спросил он.
– Уже почти без двадцати пяти восемь. У нас уже почти обед – вот она и не спит, – ответила Света, поясняя, и тут же обратилась к дочке с серьезным материнским требованием. – Сделай потише, я сказала!
– Ясно! – промычал Ефим, продолжая незаметно осматриваться.
Света наклонилась, чмокнула его в щеку, улыбнулась и пошла в зал к дочке.
Ефим соображал:
«Так, похоже „Россия“. Я здесь уже когда-то был. Полу-люкс. Мы, кажется, приезжали именно сюда со Светкой когда ей стукнуло двадцать пять – в начале декабря девяносто шестого. Точно, так и есть! И Катюха была с нами. Ей тогда было лет пять. Но это же было в девяносто шестом – десять лет с тех пор прошло! Сейчас Катюхе пятнадцать. А Светка вернулась в семью. Тогда, кто там – в той комнате? И что за бред происходит вообще?! Сон? Галлюцинации? Или…» (А какое ещё могло быть «или»?)
Ефим снова, для верности «аккуратно и бережно» огляделся. (А сердце барабашило!) Не сон как будто!.. Потрогал постель: «Всё, вроде, настоящее. Это не сон?! А что это?… Короче, в туалет охота! Где мои шмотки?»
Его вещей нигде не было. По крайней мере, в этой комнате не было видно. Может, они в зале? Кстати, под одеялом он лежал голый. (Естественно, голый – он же со Светкой только что лежал!) Правда – бред какой-то!
– Пошли умываться, – сказала в «той» комнате Светка Кате и потянула её в ванную.
Та почти не упиралась.
В ванную комнату было два входа: из зала и прямо отсюда – из спальни. Слышно было, что в ванной уже льется вода. Света сказала: «О, как ты быстро! Задерни шторку!» – и послышался стук крышки унитаза.
Ефим соскочил. Его трусы оказались радом на паркетном полу. Он их мгновенно натянул, чтобы чувствовать себя гораздо уверенней – голый человек, как улитка без панциря – намного уязвимее, особенно в паху. («Холодный пол, черт!») Пытаясь не издавать шума, он заглянул в зал. Никого. Светка с дочкой в ванной – их слышно.
Его брюки, рубашка, кофта и куртка лежали на кресле. Тут же валялись носки, а у дверей стояли ботинки.
Ефим моментально оделся. И обулся.
Ключ от номера лежал рядом на столике. Он машинально сунул его в карман.
Тихонько открыв дверь, он выскользнул в коридор, пытаясь бесшумно защелкнуть замок. Получилось – бесшумно защелкнул.
Первым делом, он спешно пошел почему-то налево – ему казалось, что лифт должен быть там. Так и оказалось.
Лифт сразу открылся, стоило нажать кнопку вызова. Он вошел. Надавил на единицу. Двери закрылись, лифт медленно поплыл вниз. Заложило на мгновение уши. Потом отпустило.