Одиннадцать
Шрифт:
Видимо, ей очень понравилась тогда та поездка, раз она через полгода вернулась сюда с ним и с дочкой отмечать свой юбилей – двадцатипятилетие, очень расстроив своих родственников тем, что ушла от мужа к Ефиму… Кстати, дочку они брать не собирались, но её мамаша устроило всё так, что за несколько часов до вылета, ребенка не с кем было оставить. И Ефим, как новый мамин друг, предложил взять её с собой, купил билет, и взял с собой. Ему тогда казалось, что он такой молодец!..Ему самому-то тогда едва перевалило за тридцать, и он был порядочным, но богатым в то «мутное» время охламоном – меры ни в чем
Сейчас же, по прошествии стольких лет, ему почему-то вспомнилась именно эта алая, как кровь, надпись на фоне ночного неба! (Потом эту надпись убрали. Заменили какой-то рекламой. Он знал это точно, потому что, приезжая в Москву, Ефим всегда останавливался в «России», вспоминал ночи, проведенные со Светкой, и смотрел на алую надпись с балкона, если балкон выходил на реку. А потом, её заменили. Тогда же он заметил, что и клуб там другой, не «Манхеттен» – с другим названием клуб, а может даже и просто ресторан – он туда больше никогда не заходил!) Но это когда было?…
Всё это моментально само собою всплыло в памяти от нескольких синих букв «Манхэттен-экспресс», загоревшихся слева над входом в гостиницу, и Ефим, вспомнив всё, машинально повернул голову направо. За рекой, на невысоком, длинном, старинном строении, горело красным-кровяным светом огромное слово: «Мосэнерго».
«Бба-бах! – взорвалось в голове. – Который год?!»
А снег продолжал сыпать с глубокого неба, тая на удивленном лице!
Прошла вечность, прежде чем Ефим тряхнул головой.
Он развернулся и быстро зашагал к Красной Площади.
Куранты коротко отбили – без пятнадцати восемь.
Ефим посмотрел на запястье правой руки – он носил часы на правой руке. «Под президента косишь?» – ехидно спрашивали от нечего делать друзья. Нет, он всегда носил часы на правой руке, сколько помнил у себя на руке часы, – ещё со школы. А вот теперь часов на руке не было. «В номере, наверное, оставил!» – решил он. И тут же пронеслась в гудящей черепной телевизионной коробке паническая мысль, даже не одна: «В каком номере?! Какой номер?! Кто там – в номере, вообще?! Что за бред?! Что происходит?! ……….. (потом пробел на несколько секунд, и вновь) ……….. Что происходит? Где это я?»
Он подходил к подземному переходу.
«Кажется, начинается паника, – сам с собой опять разговаривал Ефим. – Снег, темень, полные карманы денег. Непонятно, какой год, и здоров ли я? А может, сплю? Снег откуда? Точно, мистика какая-то! Светка, „Россия“, „Манхэттен“… Может, поехать к сестре в Нахабино – там может можно будет как-то спокойно разобраться в домашней обстановке? А если никакого Нахабино ещё нет? Если ещё не построили трудолюбивые турки этот военный городок, что тогда? Бред! Конечно, бред, – но такое уже было!»
Такое уже было однажды. Несколько лет назад, в метро «Китай-город». Он приехал по «фиолетовой» ветке, перешёл через переход по лестнице, чтобы пересесть на «оранжевую», но там оказалась опять «фиолетовая». Он был в смятении. Он вернулся обратно. Но и там была «фиолетовая». Он много слышал, что в Москве происходят неладные вещи, всякая чертовщина, еще со времен Булгакова, но попал в такой переплет впервые. «Что это? Петля во времени? Или что-то с головой?» Он вернулся обратно и нашел «оранжевую» ветку. Но рядом была и «фиолетовая». Кругом народу!.. Он уже запутался, откуда он приехал… Только гораздо позже он разобрался, что здесь так устроена станция – ни как обычно, а именно так – с двух сторон и «фиолетовая» и «оранжевая», чтобы вернуться нужно по переходу пройти. Но тогда, в тот момент он запаниковал. Потом с улыбкой вспоминал, как «запутался в петле времени». Смешно-то – смешно, но ощущение провала осталось. Вот и сейчас такая же потеха. Но гораздо хуже!
В подземном переходе, не смотря на ранний час, уже продавали буденовки, армейские значки, красные флаги, тельняшки, открытки, газеты и другую чепуху. Он остановился, глянул на газеты: «7 декабря 1996 года» – в углу «Российской», над портретом Ельцина стояла дата.
– А свежие газеты есть? – спросил он продавщицу.
– Еще нет, только вчерашние. Чуть позже подвезут, – ответила она, кивнув на ту, которую он разглядывал мгновение назад.
– Вчерашняя?! – удивился Ефим. – Вчерашняя…
– Да. Будете брать?
– Нет, спасибо.
Похоже, точно, закружилась голова.
Он вышел из подземного перехода (из-под земли) медленно, как зомби. Снега и ветра он, как зомби, не чувствовал. Он оглянулся на «Россию». Она стояла, как ни в чем не бывало. «А должна уже быть частично разобранной, – подумал Ефим и непроизвольно улыбнулся своей политически не корректной мысли. – Тьфу-тьфу-тьфу!» Обтерев лицо рукой, он достал сотовый и нажал кнопку. «07.48. 11.11.2006.» – высветил дисплей. Но связи по-прежнему не было.
Из перехода поднимался средних лет мужчина в старомодном, темном пальто и фетровой потертой шляпе.
– Извините, – сказал Ефим, – какое сегодня число?
– Восьмое, – ответил мужчина.
– Декабря?
– Декабря, – мужчина недоверчиво посмотрел на Ефима.
– А год?
– Ты что, парень, во времени потерялся? – спросил мужчина. – Восьмое декабря одна тысяча девятьсот девяносто шестого года от Рождества Христова. Ну, ты даешь! Выпил лишку вчера, наверное?
– Наверное, – согласился Ефим.
– Ну-ну, бывает, – мужчина прошел мимо, сказав на прощание: – Береги себя.
– Постараюсь, – пообещал Ефим, но в голове пронеслось:
«Какой, девяносто, блядь, шестой?! – и разозлило Ефима. – Вы что, все сговорились что ли?! Ух… вашу маму! Зла не хватает!»
Ефим закурил.
Вот тут-то голова закружилась по-настоящему. От выпитого вчера «лишку». И снова жутко захотелось в туалет. Поэтому не было времени вспомнить, что было вчера! «После, всё после обмозгуем. Сейчас нужно срочно отлить!» – решил он. А где тут отольешь? На Красной Площади, что ли? «Нет, надо идти к Охотному Ряду – там, кажется, стояли био-туалеты. У перехода на Тверскую, у бывшей гостиницы „Москва“. О! Точно – у „бывшей“! Заодно и посмотрю – стоит ли „Москва“. И „Интурист“! „Интурист-то на моих глазах разобрали!“ – решил Ефим, всё ещё не веря происходящему в районе гостиницы „Россия“, и скоро зашагал через Красную Площадь (он бы побежал, но не хотелось привлекать внимание – так рано утром никто по Площади Красной не бегает). И выкинул, на всякий случай, окурок – он почему-то решил (или когда-то запомнил), что на Красной Площади не курят, а встречаться из-за такого пустяка с милиционерами, которые здесь и днем и ночью тасуются, ему не хотелось – разобраться, сначала надо, что к чему и почему. А уж потом…