Одиннадцатая заповедь
Шрифт:
Ему оставалось тридцать секунд.
Он повернулся к охраннику, сидевшему сзади, улыбнулся и указал пальцем на продавца газет. Охранник кивнул. Коннор вышел на тротуар и медленно пошел к старику в флюоресцирующем оранжевом жилете. Он не оборачивался, так что не знал, следует ли за ним кто-нибудь из второй машины. Он смотрел на движение машин в противоположном направлении, пытаясь определить, какой длины будет ряд машин, когда светофор снова переключится на красный. Дойдя до продавца газет, он уже держал в руке монету в 25 центов. Он дал ее
Коннор заметил машину, которая была ему нужна. Он мгновенно повернулся и пустился бежать, лавируя между остановившимися машинами на противоположной стороне улицы, пока не добежал до свободного такси в шести машинах от светофора. Два человека выскочили из второго БМВ и пустились за ним, как раз когда светофор на площади Дюпона переключился на зеленый.
Коннор рывком открыл дверцу такси и вскочил на заднее сиденье.
— Вперед! — крикнул он. — Вы получите сто долларов, если проскочите на этот светофор.
Водитель нажал на клаксон и продолжал гудеть, пока не проскочил на красный свет. Два белых БМВ со скрежетом развернулись, но перед красным светофором им преградили путь три остановившихся машины.
Пока все шло по плану.
Такси свернуло налево, на 23-ю улицу, и Коннор велел шоферу остановиться. Он вручил ему сто долларов и сказал:
— Поезжайте прямо в аэропорт имени Даллеса. Если вы заметите за собой белый БМВ, не дайте ему себя обогнать. Доехав до аэропорта, подождите тридцать секунд перед терминалом, а затем медленно возвращайтесь в город.
— Ладно, мистер, все будет сделано, — сказал шофер, пряча стодолларовую банкноту. Коннор выскользнул из машины, перебежал 23-ю улицу и остановил такси, ехавшее в противоположном направлении. Когда он захлопывал дверцу, два белых БМВ пронеслись мимо, следуя за первым такси.
— Куда вам?
— Стадион Кука.
— Надеюсь, у вас есть билет, иначе я сразу же повезу вас назад.
Когда Жеримский вошел в кабинет, три ожидавших его человека встали. Он сделал знак сесть и сам сел в кресло за письменным столом посла. Он удивился, увидев, что там, где должно быть пресс-папье, лежит винтовка, но ничего не сказал и повернулся к Алексею Романову. Тот был чем-то очень доволен.
— У меня для вас печальная новость, Алексей, — сказал президент и выдержал долгую паузу, во время которой на лице Романова выразилось напряженное ожидание, а потом беспокойство. — Сегодня ночью мне позвонил ваш двоюродный брат Степан. Он сказал, что у вашего отца случился сердечный приступ, и он умер по пути в больницу.
Романов опустил голову. Посол и первый секретарь посмотрели на президента, пытаясь понять, как им следует реагировать.
Жеримский встал, медленно подошел к Романову и утешающе положил руку ему на плечо. Посол и первый секретарь выразили на лицах подобающую печаль.
— Мне очень грустно: это был великий человек.
Два дипломата кивнули в знак согласия; Романов опустил голову, как бы благодаря Жеримского за его участие.
— Теперь его мантия переходит к вам, Алексей; вы — его достойный наследник.
Посол и первый секретарь снова кивнули.
— И скоро, — продолжал Жеримский, — у вас будет возможность достойно продемонстрировать вашу власть, так что ни у кого в России не останется сомнений, кто новый Царь.
Романов поднял голову и улыбнулся; короткий период траура закончился.
— То есть, — добавил Жеримский, — если сегодня вечером все пойдет как надо.
— Все пойдет как надо, — уверенно сказал Романов. — Вчера вечером я говорил с Фицджералдом. Он согласился с моим планом. Он явится в посольство в четыре часа дня, пока вы с Лоуренсом будете на стадионе.
— Почему так рано? — спросил Жеримский.
— Мы хотим, чтобы все думали, будто он — работник обслуживающего персонала, так что когда он через шесть часов выскользнет из кухни, никто ничего не заподозрит. Он будет находиться в кухне под моим наблюдением и исчезнет только за несколько минут до того, как вы встанете, чтобы произнести прощальную речь.
— Превосходно! — воскликнул Жеримский. — Ну, а что произойдет потом?
— Я пройду с ним в этот кабинет, где он возьмет винтовку. Затем мы на лифте поднимемся на галерею, откуда виден бальный зал.
Жеримский кивнул.
— На галерее он спрячется за большой статуей Ленина, останется там до тех пор, пока вы в своей речи не выразите благодарность американскому народу за гостеприимство и теплый прием, и так далее, и тому подобное, и особенно поблагодарите президента Лоуренса. На этот момент я организовал продолжительные аплодисменты. А вы во время аплодисментов должны оставаться абсолютно неподвижным.
— Почему? — спросил Жеримский.
— Потому что Фицджералд не нажмет на спусковой крючок, если будет думать, что вы можете сделать какое-то движение.
— Понимаю.
— Выстрелив, он переберется с галереи на карниз, а оттуда на кедр, который растет у стены в саду. Вчера днем он заставил нас несколько раз повторить это упражнение, но сегодня вечером он обнаружит небольшую разницу в диспозиции.
— Какую? — спросил Жеримский.
— Под деревом будут ждать шесть моих телохранителей, которые застрелят его, прежде чем он спустится на землю.
Жеримский помолчал несколько секунд и сказал:
— Но в вашем плане есть один мелкий изъян.
Романов удивленно посмотрел на него.
— Как вы можете ожидать, что я останусь жив, если снайпер с репутацией Фицджералда выстрелит в меня с такого близкого расстояния?
Романов встал и взял винтовку. Он вынул из нее небольшой металлический предмет и подал его Жеримскому.
— Что это такое? — спросил Жеримский.
— Боёк ударника.