Одиннадцатая заповедь
Шрифт:
Романов явно удивился, но промолчал.
Коннор выехал из посольства за несколько минут до того, как Жеримский вернулся из Капитолия. Он включил радио и услышал начало последних известий:
— Сенаторы и члены палаты представителей вырывали друг у друга микрофоны, чтобы заверить своих избирателей, что, услышав речь президента Жеримского, они не будут голосовать за законопроект о сокращении ядерного, биологического, химического и конвенционального оружия…
В Овальном кабинете Том Лоуренс смотрел, как телерепортер Си-эн-эн
— Из Белого дома пока не поступило никакого заявления, и президент…
— И не жди! — злобно сказал Лоуренс, выключая телевизор.
Он повернулся к Ллойду и сказал:
— Энди, я даже не уверен, что завтра смогу четыре часа сидеть рядом с этим типом, не говоря уже о том, чтобы ответить на его прощальную речь.
Глава администрации президента США ничего не ответил.
— Предвкушаю, как я буду сидеть рядом с моим дорогим другом Томом и смотреть, как он корчится перед миллионами телезрителей, — сказал Жеримский, въезжая в посольство в своем лимузине. Сидевший рядом с ним Титов промолчал.
— А болеть я буду за «Краснокожих»: это станет добавочным дивидендом, если команда Лоуренса проиграет, — ухмыльнулся Жеримский. — Достойная прелюдия к унижению, которое я приготовил для него вечером. Напиши мне такую лестную речь, чтобы она в ретроспективе выглядела особенно трагично. — Он снова ухмыльнулся. — Я приказал, чтобы говядину подали холодной. И даже ты будешь удивлен тем, что я приготовил на десерт.
В этот вечер Коннор несколько часов думал, не рискнуть ли ему нарушить правило всей своей жизни. В полночь он позвонил Романову.
Романов вроде был доволен, что оба они пришли к одному и тому же выводу.
— Я прикажу шоферу забрать вас в три тридцать, чтобы к четырем вы были в посольстве.
Коннор положил трубку. Если все пойдет как надо, к четырем часам Жеримский будет мертв.
— Разбудите его!
— Но ведь сейчас четыре часа утра, — сказал первый секретарь.
— Если вы дорожите своей жизнью, разбудите его.
Первый секретарь накинул халат и выбежал из спальни в коридор. Он постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз, и под дверью появилась полоска света.
— Войдите! — сказал сонный голос. Первый секретарь повернул ручку и вошел в спальню посла.
— Извините, что я вас беспокою, но звонит Степан Иваницкий из Петербурга. Он требует, чтобы мы разбудили президента. Говорит, что у него к нему срочное донесение.
— Я возьму трубку у себя в кабинете, — сказал Петровский. Он откинул одеяло и, не обращая внимания на ворчание жены, сбежал вниз и приказал ночному дежурному перевести звонок в кабинет.
— Доброе утро, — сказал Иваницкий. — Я хотел говорить с президентом, а не с вами.
— Но сейчас четыре часа утра. Не может ли это подождать?
— Господин посол, я плачу вам не за то, что вы сообщаете мне, который час. Я хочу говорить с президентом. Понятно?
Посол положил трубку рядом с телефоном и медленно пошел по винтовой лестнице на второй этаж, пытаясь решить, кого из них двоих он больше боится. Некоторое время он постоял перед дверью спальни президента, но вид первого секретаря, стоявшего на верхней площадке лестницы, укрепил его решимость. Он робко постучал, но, не дождавшись ответа, постучал громче и затем нерешительно открыл дверь.
В свете, падавшем с лестницы, посол и первый секретарь увидели, что Жеримский сидит на кровати. Но они не увидели, что рука Жеримского скользнула под подушку, где у него был спрятан пистолет.
— Господин президент, — прошептал Петровский.
Жеримский включил лампочку около кровати.
— Надеюсь, что у вас важное дело, — сказал президент. — Иначе вы проведете остаток своей жизни, проверяя холодильные установки в Сибири.
— Вам звонят из Петербурга, — шепотом сказал посол. — Какой-то Степан Иваницкий. Он говорит, что у него срочное дело.
— Убирайтесь из моей спальни! — крикнул Жеримский и взял трубку.
Посол отступил в коридор и бесшумно закрыл за собой дверь.
— Степан, — сказал Жеримский, — почему вы звоните ни свет ни заря? Что, в мое отсутствие генерал Бородин произвел военный переворот?
— Нет, господин президент. Дело в том, что Царь умер, — совершенно бесстрастно сказал Иваницкий.
— Когда? Где? Как?
— Примерно час назад в Зимнем дворце. Бесцветная жидкость наконец его доконала. — Иваницкий сделал паузу. — Я почти год платил дворецкому.
Немного помолчав, президент сказал:
— Хорошо. Ну что ж, отличная новость.
— Я бы с вами согласился, господин президент, но проблема в том, что его сын сейчас в Вашингтоне. Пока он не вернется, я мало что могу сделать.
— Эта проблема будет решена сегодня вечером, — сказал Жеримский.
— Как? Что, он попал в ловушку?
— Да, — сказал Жеримский. — Сегодня вечером я избавлюсь от них обоих.
— От них обоих?
— Да, — ответил президент. — Я тут узнал милую американскую поговорку: «убить двух птиц одним камнем». Это — то же самое, что по-нашему — «одним выстрелом убить двух зайцев». В конце концов, у кого есть шанс увидеть, как одного и того же человека убивают дважды?
— Хотел бы я на это посмотреть.
— Я посмотрю на это с еще большим удовольствием, чем тогда, когда его друг болтался в петле. В общем, Степан, поездка, видимо, окажется более чем удачной, особенно если…
— Все в порядке, — сказал Иваницкий. — Вчера я позаботился, чтобы авуары с ельцинского и черноповского нефтяного и уранового контрактов были переведены на ваш счет в Цюрихе. Да, но если Алексей, когда он вернется, не отменит моих распоряжений.
— А если он не вернется, он же не сможет их отменить, так ведь?