Одиночество Калли и Кайдена
Шрифт:
Больше мне ехать некуда, а остаться здесь – значит погрязнуть в проблемах, которых я сам разрешить не могу, и Калли заслуживает лучшего.
– Поеду проверю, как там мама и все ли в порядке.
Люк потирает переносицу и бросает взгляд на солнце, поднимающееся из-за линии гор.
– Знаешь, мне будет нелегко, если ты заберешь мою машину. Что я буду делать? Сидеть тут все выходные?
– Ты можешь взять чью-нибудь еще. – Я оглядываюсь в поисках ключей и, найдя, сгребаю их со стола.
– Полагаю, Сет даст мне разок прокатиться. – Люк хмурится. –
У меня скручивает живот.
– Да. На самом деле речь идет о жизни и смерти.
Я выхожу из комнаты, больше ничего не говоря. Бинты спрятаны у меня под рубашкой, но я чувствую боль. Только боль.
Ехать домой – поражение, но если я останусь в кампусе, мне захочется быть рядом с Калли, а это не пойдет на пользу ни мне, ни ей. И вот я делаю то, что мне понятно: возвращаюсь домой в надежде выбросить эту девушку из головы.
Тем не менее стоило мне припарковать внедорожник перед двухэтажным домом, на меня тут же накинулись воспоминания. Кулаки, побои, крики, кровь. Все это связано со мной и с этим домом, как вены под кожей и шрамы на теле. То, что внутри его, – это все, что у меня есть.
Перед тем как открыть дверцу машины, несколько секунд я собираюсь с духом. Наконец решаюсь выйти и ступаю в лужу. Заглядываю обратно в салон, беру с заднего сиденья сумку и захлопываю дверцу. Забрасываю лямку на плечо и иду по дорожке, поросшей с обеих сторон венериными мухоловками. Листья с деревьев опали, соседский мальчик сгребает их в кучи.
Каждый год мама нанимает кого-нибудь убирать листья, потому что отцу не нравится, когда двор засыпан. Они мертвые, бессмысленные и портят вид, так он говорит.
Я машу мальчишке рукой и поднимаюсь по ступенькам на крыльцо. Некоторое время медлю перед застекленной дверью, потом набираю в грудь воздуха и вхожу. Внутри все точно так же, как было. На рамах картин и на лестнице, ведущей наверх, ни пылинки. Пол натерт до блеска, окна чисто вымыты. Подхожу к висящей на дальней стене семейной фотографии и прищуриваюсь. Все улыбаются, мы выглядим как счастливая семья. Только у Тайлера нет зуба – он ударился лицом об угол стола, когда отец гонялся за ним. У Дилана перевязано запястье – это он упал с дерева, куда забрался, чтобы спрятаться от отца. У меня, хотя этого и не видно на фотографии, на голени синяк размером с бейсбольный мяч. Это папаша пнул меня за то, что я случайно рассыпал хлопья.
Удивляюсь, почему никто не задавал вопросов по поводу наших синяков и ссадин? Может быть, потому что мы все время занимались спортом. Как только мы немного подросли, нас сразу отдали в мини-футбол, а когда стали еще старше – в баскетбол и большой футбол. Это давало маме возможность для объяснений, которые она усиленно распространяла.
Несколько раз, когда я достаточно подрос и уже стал способен взвешивать «за» и «против», я подумывал о том, не рассказать ли кому-нибудь. Но меня останавливали страх и стыд. Так что я очень рано запечатал боль в себе. После этого она стала просто болью. Я могу справиться с болью. Это очень легко. Все остальное в жизни – счастье, смех, любовь – вот настоящая беда.
Калли
– Я нервничаю из-за Кайдена, – признаюсь я Сету, когда он провожает меня в мою комнату.
Этим утром у нас нет лекций, и мы решили сходить куда-нибудь позавтракать – только он и я, чтобы поговорить.
К счастью, шарфа на ручке двери нет. Когда я вхожу, Виолетты в комнате тоже не наблюдается. Лишь валяются повсюду банки из-под содовой, а на столе лежит неприглядного вида сэндвич.
– Можно, я дам тебе совет? – спрашивает Сет, глядя на неубранную кровать Виолетты. – Облей тут все каким-нибудь дезинфицирующим средством.
– Принято. – Я вынимаю из комода рубашку в клетку и джинсы. – Ты не мог бы выйти? Я переоденусь.
– Только поторопись. – Сет, кивая, пятится к двери. – Я умираю с голоду.
Он закрывает за собой дверь, я снимаю рубашку. Она пахнет сахарной ватой и табачным дымом. Вдыхаю запах и вспоминаю ощущение от поцелуя Кайдена. Потом бросаю рубашку на кровать, надеваю свежую, в клетку, затем джинсы и беру расческу, чтобы зачесать наверх волосы, но останавливаюсь. Думаю о своих страхах и о том, как Сет сказал мне сегодня утром, что я должна послать их куда подальше.
После ночного происшествия, прежде чем вернуться к Сету и лечь в постель, я поклялась себе, что больше такого не повторится, никогда. Проснувшись, я почувствовала себя лучше.
Снимаю резинку, и волосы рассыпаются по плечам.
– Ты можешь это сделать, – говорю я себе и беру сумку. – Ты целовалась с парнем, и ничего.
Я выхожу из комнаты с улыбкой на губах, но радость улетучивается, когда я вижу Люка. Он разговаривает с Сетом, у обоих лица невеселые. Люк одет в черные джинсы и черную же облегающую футболку. Так много черного, но ему идет.
Сет ловит мой взгляд, его глаза полны сочувствия и жалости. Брови у меня невольно хмурятся, и я подхожу к парням:
– Что случилось?
– А, Калли. – Люк оборачивается, вид у него какой-то виноватый. – Как дела?
– Помаленьку. – Я заправляю за ухо прядь волос. – Мы с Сетом собираемся пойти завтракать.
– Да, мы как раз об этом говорили. – Люк поворачивается и начинает быстро пятиться, будто хочет поскорее скрыться от меня. – Я спрашивал, нельзя ли мне взять его машину, но ничего, найду кого-нибудь другого.
– А что? Где твой внедорожник? – спрашиваю я.
Плечи Люка деревенеют, он застывает посреди коридора.
– Кайден взял его и уехал куда-то. – Люк машет мне рукой, разворачивается и удаляется. – Встретимся позже.
Он скрывается за стайкой девочек из группы поддержки, одетых в одинаковую форму.
– Что все это значит? – Я в растерянности оборачиваюсь к Сету.
– Нам нужно поговорить. – Он задумчиво смотрит на меня, потом вздыхает и берет под руку.
Мы выходим на улицу. Холодно, небо затянуто облаками. Во дворе оживленно, по жухлой траве катятся кувырком желтые и оранжевые листья.