Одиночество жреца богини Лу
Шрифт:
Сама арена находилась на глубине метров пятнадцати. Чем-то мне эта конструкция напоминала бойцовскую яму, коей, она, впрочем, и являлась, если подумать.
Через минут пять мы вышли в достаточно просторную комнату. Тут была пара лавок, чтобы оставить свои вещи и подумать о вечном перед сражением, кувшин с водой, маленький алтарь Палу. Примерно треть помещения занимал массивный механизм открытия огромных стальных дверей, которые отворялись наружу — на арену. Судя по размерам передатков и самого рычага, приводилась в движение каждая створка
На некоторое время меня оставили одного. Я спокойно выпил воды, немного размялся для порядка — мало ли, что-то пойдет не так — и еще раз коротко обратился к Палу.
— Первородный, надеюсь, ты меня услышал этой ночью и принял мой план, так? — просто спросил я в пустоту, — потому что иначе у нас с тобой при встрече состоится тяжелый разговор.
Я нервничал, так что дерзить богу Войны сейчас казалось вполне нормальным. С другой стороны, Пал был сам еще тем проказником, думаю, он мне простит. Во всяком случае, другие боги — прощали. Не знаю, то ли дело в моей исключительности, то ли они просто впадали в ступор от моего слабоумия и отваги.
Мне вспомнилось, как с какой-то каплей ревности Пал и Соф «делили» меня тогда, в святилище в поместье. Как тогда сказал первородный? Уверен ли Соф, что я из «его»? Из ученых?
Чехол мне был абсолютно ни к чему, так что я его отстегнул и бросил прямо тут — на лавке, и, взяв посох в руки, подпер ближайшую стену в ожидании тех, кто наконец-то выпустит меня наружу, к молодому задире, Каиду из рода Накан.
Долго ждать не пришлось: из коридора, откуда привели меня, вынырнуло четверо мужчин. Они деловито подошли к механизмам и взялись за рычаги. Мышцы на руках и плечах мужчин, которые хорошо просматривались через тонкие рубашки, вздулись, рычаги сделали один, второй, третий оборот и массивные металлические створки дверей в три моих роста и толщиной с ладонь, пришли в движение.
По ушам сразу ударил гул, исходивший от зрителей на трибунах. Я видел, как напротив, из другой такой же двери, нетерпеливо выскочил Каид.
Все повторялось, как и в моем сне. Мы подошли чуть ближе к центру круга, остановились в шагах тридцати друг от друга, и стали ожидать трех ударов гонга, который возвестит о начале дуэли. Каид активно общался со зрителями, что-то выкрикивал им в ответ и вообще, был в приподнятом расположении духа. Я же стоял, не двигаясь, вознося беззвучные то ли молитвы, то ли угрозы Палу.
Первый удар в гонг. Юноша резко стал серьезным и взялся за свое артефактное оружие.
Второй удар в гонг. Я поудобнее перехватил свой посох, будто взвешивая его в руке.
Третий удар.
Как и в моем видении, Каид сорвался с места и устремился в мою сторону, я же…
Просто развернулся и пошел обратно, прочь с арены.
По трибунам прокатилась волна разочарованного вздоха, в котором было еще и более чем достаточно презрения. Я не концентрировался ни на ком конкретном, только уловил максимальное удивление Бренарда — граф на
Я услышал, как Каид остановился. Как бы он ни жаждал моей смерти, но нападать со спины юнец не собирался. На что, впрочем, и был расчет.
— Эй! Северная собака! Повернись ко мне лицом, как воин, и прими свое наказание! — сказал медленно, чтобы я его понял, Каид.
Возможно, он сказал «сын собаки» — я не уверен, вроде, между «северная» и «собака» было еще какое-то слово — к новому ламхитанскому я еще до конца не привык.
Я ничего ему не ответил — даже плечом не дернул. Передо мной была только дверь, которая вела прочь с арены.
Чем ближе я подходил к массивным воротам, тем ярче начинала гореть руна Пала на моем посохе. Сейчас оружие было повернуто руной вниз, так что никто толком этого не видел, но я прямо ощущал божественный жар, исходящий от этого места артефакта.
Я перехватил посох двумя руками. Руна блеснула огнем на полуденном солнце, после чего весь посох охватило красное пламя Пала. Сейчас артефакт был пуст — я не вкладывал в него свой ментальный конструкт, так что бог Войны смог свободно накачать оружие своей чистой силой.
На секунду мне показалось, что я держу в руках кусок раскаленного железа, но мощь и сила, переполняющая сейчас оружие, передалась и мне. Стало очень спокойно.
Разговоры стихли в тот момент, когда только блеснула руна бога Войны, а вот когда запылал весь посох — стало слышно, как я шаркаю подошвами по мелкому, специально просеянному песку, которым был покрыт пол арены.
Когда я оказался вплотную к двери, из которой вышел меньше пяти минут назад, я повернулся лицом к бледному Каиду и притихшим зрителям, и сказал:
— Сегодня ночью я молился одному из своих покровителей — богу Солнца и Войны, всемогущему Палу. Я молился, чтобы он помог мне одержать победу так, дабы ни у кого из присутствующих не возникло сомнений в том, что я ношу свою косу, свою красную прядь и свой посох, который отмечен четырьмя старшими богами и выкован самим Сидиром, по праву!
В этот момент я поднял сияющий красным светом артефакт над головой и на нем коротко блеснули руны трех других моих покровителей: Сидира — желто-красным цветом огня, Софа — синим и Калиты — зеленым.
Никто на арене не издал ни звука, хотя в ментальном поле бушевал такой шторм, что, мне казалось, все здание сейчас развалится на части. В особое возбуждение пришли те, кто видел свет руны Мудреца. Насколько я понял, у Каида не было синей косички — только красные. То есть, по законам Ламхитана, если мне покровительствует еще и Соф, он просто не имел права бросать мне вызов.
— По правилам, ворота арены открываются только перед победителем. Иначе покинуть площадку нельзя. Именно победитель, тот, кто доказал свою силу, уходит с площадки первым!