Одиночка — Джек
Шрифт:
Команч же, который все еще тихонько ворчал, приподняв губу, прокрался вслед за своим повелителем и улегся перед ним, встопорщив шерсть при виде Эпперли.
— Садитесь, — предложил Эндрю, — и расскажите мне, как, во имя всего святого, вы умудрились пройти по открытому месту и добраться сюда? Разве вы не знаете, что вас выглядывают вдоль всей дороги?
Собеседник мрачно кивнул.
— Они охотились за мной, — согласился он, — а я высматривал их; так вот я и блуждал кругами, пока не услышал голос Команча.
Эпперли был бы рад узнать подробности, но чувствовал, что спрашивать об этом бесполезно. Какой смысл задавать вопросы волкодаву, который прижимается к ногам этого странного юноши? В смуглом лице и черных глазах Одиночки Джека он видел или думал, что видит, тот же волчий дух, который заставлял Команча оскаливать клыки. Как парень сумел ускользнуть от погони? Как перебрался через равнину? У кого отважился спросить дорогу?.. Но не было возможности получить ответы на эти вопросы.
— А кроме того, что мне нужен Команч, я помнил и еще об одном: что вы помогли ему выловить меня из реки, когда я был без сил. За это я вам кое-что должен, ну и за Команча, конечно. Сколько примерно составит эта сумма?
— Я никогда не беру платы за подобные услуги. — В голосе хозяина послышался вызов.
— Никогда?
— Никогда, — повторил Эндрю Эпперли, чувствуя, что ему трудно смотреть в эти черные, бездонные, непостижимые глаза. В них не было человеческой доброжелательности. В них не было ничего, кроме темной настороженности пантеры. Ни добра, ни зла, только непрестанная бдительность и всегда готовый вспыхнуть охотничий азарт.
«Какими могут стать эти глаза, если этот огонь ярко разгорится?» — вдруг подумал Эпперли.
— Наверное, вам все же стоит поразмыслить. На все есть своя цена, — сказал Одиночка Джек.
— На все?
— Ну конечно! Вы же деловой человек!
— Ну, положим… Сколько, вы считаете, стоит выудить человека из реки?
— Иногда очень много, — все так же мрачно ответил юноша. — Правительство назначило за меня одиннадцать тысяч долларов награды — не важно, за мертвого или живого.
— Мертвого или живого?! — пробормотал хозяин.
— Да.
— Любой человек, который попробует справиться с вами, и ему это удастся, получит такие деньги?
— Да.
— И любой трус, который подползет к вам в темноте и пустит пулю в лоб, получит столько же?
— Да.
— Это жестоко, — сказал Эпперли. — Жестокий порядок!
Собеседник тряхнул головой.
— Я и не просил ничего иного, — сказал он. — Я же не спрашиваю их мнения, когда взламываю сейфы. Много хороших людей разорились, потому что время от времени я добирался до их тайников и уводил ценные бумаги. Так почему бы правительству не назначить цену за мою голову?
Не столько логика этого человека, сколько спокойная убежденность, с которой это говорилось, изумили Эпперли.
— Ну что ж, — согласился он, — если таковы издержки производства…
— По крайней мере, мы с ними играем по-крупному, — сказал Одиночка Джек. — И обе стороны подтасовывают карты.
— Подтасовывают карты?
— Да. Но есть ли что-нибудь, чего бы они не пытались использовать, чтобы поймать меня? Даже подкуп людей, которые, возможно, могли оказаться моими друзьями. Даже яд…
— Не может быть!
— Пусть кто-нибудь назначит одиннадцать тысяч за вашу голову, Эпперли, и увидите, долго ли за вами будут охотиться честно и порядочно! Однако я не возражаю. Я и сам со своей стороны путаю карты. Я сплошь и рядом подкупаю кассиров. Я тасую карты, когда могу. Так что в порядочности мы не уступаем друг другу. От меня они получают то же самое, что я получаю от них. Веревка, чтобы повесить меня, всегда наготове. Но я не питаю недобрых чувств ни к ним, ни к кому-то другому. Не питаю я и добрых чувств ни к кому, кроме…
Он остановился, и опасный блеск, что вспыхнул на дне его зрачков, угас и сменился тенью растерянности.
— Кроме вас, Эпперли! — сказал он. — Вы могли получить эти одиннадцать тысяч долларов, если б захотели, назвав лишь мое имя, — но вы этого не сделали. Почему?
Неописуемое удивление отразилось на лице хозяина ранчо.
— Но, парень, ведь ты был на моей яхте, ты был моим гостем, разве не так?
— Гость, который стоит одиннадцать тысяч долларов? — насмешливо улыбнулся преступник, и его глаза неожиданно вспыхнули.
— Да хоть одиннадцать миллионов долларов! — твердо ответил Эпперли.
— Я понял, — невозмутимо и холодно сообщил собеседник. — Потому что в этом замешана ваша гордость. Это она не позволила бы вам… Ведь так?
— Можешь называть это и так.
— Давайте замнем разговор. — Одиночка Джек Димз говорил очень решительно, хотя ни на грош не верил в честные намерения своего собеседника, да и кого угодно в этом мире. — Замнем это, и я просто прошу вас сказать, какую цену вы хотите за Команча?
— Разве у всего есть цена?
— Вы же деловой человек, — во второй раз повторил собеседник. — И я не собираюсь говорить с вами о пустяках.
— Ты должен заплатить мне, — сказал Эпперли, — за гордость, которую я почувствовал, поймав Команча.
— Это одна статья.
— Еще за долгую охоту, когда я гнался за ним по пятам.
— Ладно.
— Мое время дорого стоит. Я провел двадцать или тридцать полных рабочих дней, выслеживая его.
— Так.
— Я думал, соображал, мечтал, как бы заполучить его. Я вывел на охоту свору собак и видел, как он их убивал. Я провез его с собой по всем дорогам Востока и потратил на него много времени и денег.
— Вполне резонно. Это ваш счет. Подведите же итоги.
— Кроме того, и это главное, — я полюбил эту громадную зверюгу, Димз!
— И с этим я согласен.
— Однако я считаю, что позорно продавать собаку за деньги, — для такого богатого человека, как я, просто стыдно.
— Я оплачу вам и ваш стыд, — пообещал Одиночка Джек.
— Сколько денег ты сможешь вложить в это дело? Я не собираюсь разузнавать, что у тебя в карманах, но что ты будешь делать, если я потребую несколько тысяч?