Одиночка. Трилогия
Шрифт:
— Да.
— Всего сутки. Она в порядке, вот увидишь, — с этими словами Рейчел поставила котелок с водой в противоположный уголок камина.
— А ты? — я затронул тему, которая, скорее всего, воскресит неприятные воспоминания. — Где ты была во время атаки?
— В подвальном этаже.
В глазах Рейчел отражались огоньки пламени.
— Я услышала взрывы. Они длились около получаса, не меньше. Меня не было в Нью–Йорке в две тысячи первом, но я подумала, что это снова террористы. Решили довести задуманное до конца. Ведь так?
Я пожал плечами, не зная, что сказать. Для себя я решил, что все это не может быть делом рук кучки сумасшедших фанатиков, атака такого масштаба по силам только целой стране, армии. Но ведь Рейчел не видела, во что превратился Нью–Йорк за стенами зоопарка.
— Когда раздались первые взрывы, начали эвакуировать посетителей и вспомогательный персонал. Остальные спустились в подвал. Мы просидели там несколько часов. Я не хотела выходить, но поддалась на уговоры, — Рейчел улыбалась. По глазам было видно, что она полностью ушла в воспоминания. — Мы поднялись наверх и увидели их… Охотников, да?
— Да.
— Эти люди были безумными. В тот же вечер мы стали свидетелями того, как они охотятся друг на друга: и здесь, в парке, и на Пятой авеню. Мы не знали, как быть. Нас осталось мало, и мы продолжали ухаживать за животными. А на следующий день все ушли, и осталась только я. Они пытались связаться с семьями, с друзьями, но ничего не работало — ни городские телефоны, ни мобильные, молчало и радио, и телевидение. Было непонятно, что случилось. Они говорили, что приведут помощь, но…
— Я тоже все перепробовал. — Как же обидно и страшно было Рейчел, когда ее вот так бросили! — Все виды связи, все каналы — везде пусто. На всех радиочастотах либо помехи, либо странный стук, будто дятел долбит. Один раз я вроде поймал музыку в машине, но, наверное, мне показалось от усталости.
10
Я вздрогнул, представив, каково было Рейчел эти двенадцать дней: сидеть вот так и не иметь ни малейшего понятия о том, что творится снаружи. Я молча поправил головешку, чтобы она не выпала на пол, и обрадовался, когда Рейчел нарушила тишину, заговорив совсем о другом.
— А где ты жил в Австралии?
Мне понравился ее вопрос. Целый день мы проработали молча, и я боялся, что из–за шока она замкнулась и теперь сможет говорить только о выживании и ни о чем другом.
— В Мельбурне. Это в южной…
— Мы летали туда с родителями, когда мне было столько, сколько тебе, — она немного помолчала. — Красивый город, но мы там провели всего пару дней, в основном жили в Сиднее и ездили по бушу
[1]
.
— А ты откуда?
— Я родилась в Техасе, в Амарилло. А когда училась в школе, мы переехали на западное побережье.
Рейчел рассказывала мне о своем детстве, отвечала на мои глупые вопросы про ковбоев и нефть, говорила о своей семье и о музыке. Мы оба скучали по дому и по многим другим вещам. Оказалось, что я люблю британских рокеров, а она слушает американский панк–рок. Мы оба немного учились играть на фортепьяно, пели под душем и искренне не понимали, почему в жизни не бывает супергероев.
— Помнишь Пипца?
— Ага. И где наши Убивашка с Папаней
[2]
? — «возмутилась» Рейчел, макая в суп печенье. — И вообще, где наши Ангелы–хранители
[3]
?
— Это те, которые дежурили раньше у станций подземки в красных беретах и куртках?
— Они и сейчас кое–где стоят, — сказала Рейчел и тут же поправилась: — Вернее, стояли. Меня интересует, где армия, где полиция, где власти?
И я снова принялся рассказывать, как прожил эти двенадцать дней. Наконец, поделился с Рейчел тем, что произошло сегодня утром, что видел людей в военной форме на грузовиках, передал разговор со Старки.
— А ты спросил у него, куда они идут, эти солдаты?
— Он бы не сказал. Только… они были не совсем солдаты.
— Как это?
— Думаю, они действовали против приказа, вне закона. Просто объединились с определенной целью. Они уже не молодые, возраста моего отца. А еще, — вспомнил я, — в одном грузовике был большой зеленый ящик, размером с хороший холодильник, с какой–то непонятной аббревиатурой, я расшифровал только конец — «армия США».
— Ну да, тогда блокпосты выглядят вполне логично. Может, эти люди — первая разведывательная группа, отряд опережения, а за ними придет настоящая помощь, спасатели… Я думаю, как–то так.
— Может и так, только знаешь, что странно: Старки, с которым я разговаривал, сказал, что им удалось обойти блокпосты и так попасть в город.
— Обойти?
— Именно. Я еще тогда подумал: значит, предполагается, что их здесь быть не должно.
— А они не объяснили тебе, что случилось?
Я отрицательно покачал головой.
— Я пересказал все почти слово в слово.
Мне стало легче после разговора с Рейчел, показалось даже, что она понимает некоторые вещи лучше, чем я.
Я постарался есть медленнее и чуть не подавился от смеха.
— Ты чего?
— Отвык есть в компании. Я двенадцать дней заглатывал еду, как удав, и все.
— Не бери в голову.
— Понимаешь, я, как умел, старался не сойти с ума. Ни секунды не сидел без дела: изучал здание, приготовил на крыше сигнальный костер, высматривал на улицах и на горизонте признаки помощи.
— Работа помогает. Когда занят, не так тяжело.
— Ты ведь тоже постоянно трудилась. Я выжил только благодаря тому, что не сидел на месте, — ну, и без удачи не обошлось.
— Мы оба родились в рубашке, — сказала Рейчел налив нам по кружке колы. — Ты все время жил на верхних этажах Рокфеллеровского небоскреба?
Я кивнул.
Дзынь–дзынь — чокнулись мы кружками с колой.
В глазах Рейчел отражалось теплое пламя камина.
— И больше нет выживших?
— Я никого не видел. Но точно сказать нельзя. Может, люди отсиживаются по офисам и квартирам, выжидают, пережидают, надеются, что придет помощь или смерть — ведь рано или поздно что–то должно случиться.