Одиночка
Шрифт:
Это вообще нормально — заниматься сексом у стены и при этом улыбаться как дура? Громко вскрикивать, кривя лицо в приступе наслаждения, царапать ногтями стену и улыбаться снова? Просто сейчас мне так хорошо… Будто я нашла одно единственное ненормальное место в этом скучном нормальном мире.
И как же мне всего этого не хватало. Его молчания, в котором есть больше смысла, чем в чьей-то бесперебойной болтовне, его прикосновений на грани грубости, его несдержанного дыхания и этих толчков, как забирающих так и отдающих.
И мы должны обязательно продолжить в спальне: я хочу видеть
Глава 36
— А эта у тебя откуда? — шепотом спрашиваю я, проводя пальцем по татуировке в виде алмаза на плече Адиля. Улыбаюсь выступившим на его коже мурашкам — вернее, напоминанию о том, что тактильность ему не чужда.
— Просто решил набить, — немного хрипловато отвечает он, глядя в потолок.
Я приподнимаюсь на локте и нависаю над ним, вынуждая на себя посмотреть.
— Тебя как не послушать — все в твоей жизни происходит случайно: и успехи в покере, и покупка криптовалюты и даже выбор татуировки. Я же знаю, что это не так. Алмаз наверняка что-то символизирует.
Взгляд Адиля задевает мою голую грудь, а рука, лежащая вдоль тела, тянется к паху. Я машинально прослеживаю это движение и испытываю самодовольное ликование. Мы совсем недавно закончили, а он снова меня хочет.
— Говорят, что приносит счастье.
— И все? — с показной подозрительностью щурюсь я. — Сейчас посмотрим в интернете.
Отвернувшись, тянусь за своим стареньким мобильным, лежащим на тумбочке. Как можно изящнее, старательно выгибая спину. Хочу, чтобы Адиль на меня смотрел. Хочу, чтобы до деталей восстановил в памяти мое тело, так же как я — его. Он стал крепче, руки выглядят сильнее и татуировок на его груди гораздо больше, чем я себе представляла. На ком-то такое изобилие узоров показалось бы мне отталкивающим, но не нам нем. По какой-то причине в Адиле я все безоговорочно принимаю.
— Так, посмотрим, — тоном заправской учительницы выговариваю я, вновь падая с ним рядом и принимаясь стучать по клавишам. — Алмаз… Символизирует отсутствие страха, твердость сердца, жесткость решений и неподкупность….
Поиграв бровями, я разворачиваю следующую ссылку.
— В древности алмаз считался символом света и жизни, стойкости в любви и страданиях, открытости и чистоты помыслов… Смотрим дальше… Древние персы считали, что если долго смотреть на камень, то избавишься от ярости и раздражительности, от мрачных мыслей и тоски. Игра света внутри алмаза способна поднять настроение и настроить на позитивный лад.
— Хватит уже, — беззлобно ворчит Адиль, выхватывая у меня телефон. — Или ты каждую мою татуху гуглить собралась?
Закусив губу, я улыбаюсь, потому что теперь его лицо находится прямо надо мной, а затвердевший пах прижимается к бедру. Не потому что хочу заняться сексом, а просто потому что он так близко. Сейчас мне хочется с ним говорить. Говорить для нас — это важно. В прошлом мы делали это нечасто, даже если я и считала
— Может быть и погуглю каждую, — подначиваю, глядя ему в глаза. — А ты против?
Взгляд Адиля исследует мои губы, шею, спускается к соскам. Мне кажется, он и сам не замечает, как меня рассматривает.
— Зануда, — наконец произносит он и, опустив ладонь на мое бедро, жадно его сжимает.
С тем бы успехом он мог сказать что-то глубоко интимное — именно так сейчас прозвучало это дурацкое слово.
Я отрицательно качаю головой и притягиваю к себе его плечи, до тех пор, пока когда губы Адиля не оказываются достаточно близко.
— Сам же сказал, что я космос.
И снова поцелуй… За последние несколько часов мы целовались не меньше сотни раз, а я все еще не могу до конца в это поверить. Что это не сон, не сказка, и что спустя семь лет мы оба делаем это с тем же рвением.
— А ты сюда приезжал за эти семь лет? — спрашиваю я, на секунду оторвававшись, чтобы глотнуть воздуха.
Мои глаза закрыты, и я могу лишь чувствовать легкое движение головой.
— Мать навещал. Максимум на неделю.
Я плотнее сжимаю веки, чтобы подавить внезапную вспышку протеста. Шлюз в прошлое полностью открыт и теперь не думать о нем не получается. Адиль был в городе неделю и у него даже мысли не возникало дать о себе знать… И не было желания меня увидеть. А сейчас что изменилось? Я по себе сужу: если бы у меня остались к человеку чувства, я бы не удержалась…
Жмурюсь сильнее. Хватит, глупая. Ты снова это делаешь: начинаешь все портить своей мнительностью. Прошлое пусть остается в прошлом и не влияет на настоящее.
— Как она сейчас?
Тело Адиля ощутимо напрягается. Я задела больное.
— На таблетках спокойнее. Иногда совсем как раньше себя ведет, но потом снова.
Я мягко скольжу пальцами по его волосам, желая передать всю свою поддержку. Его боль отчасти мне понятна, а отчасти — нет. Потому что несмотря на все проблемы с отцом рядом со мной всегда была любящая мама, а с определенного времени — отчим, который относился ко мне как к дочери. У Адиля — никого. А единственный близкий ему человек сошел с ума.
Легонько касаюсь губами его шеи, виска, мочки уха. Я с тобой. Ты не один, чувствуешь? Мне никогда не было на тебя плевать. Никогда. Даже когда я пыталась делать вид, что ты мне безразличен. И это совсем не наносное и секс тут не причем. Ты всегда- всегда жил внутри меня, как родственная душа, как первая любовь, как друг по несчастью. Как тот, кто может понять меня без слов, потому что и сам точно такой же.
В ответ бедра Адиля проталкиваются между моих, делая характерный толчок, пальцы скользят по горлу. Оттенки нашей близости меняются, окрашиваясь из дымчато-серого в ревущий красный. Осторожности и деликатности больше нет места: хочется отчаянно терзать друг друга губами, быть громче, грубее, нетерпеливее. Даже если между ног еще не стихло легкое нытье, а на животе не высохли следы спермы. Есть что-то правильное в этой первобытности и отсутствии гигиены.