Одиночка
Шрифт:
Адиль издает нервный смешок и, сдавив окурок, швыряет его себе под ноги.
— А ты что? Согласилась? Зая такую речь при всех зарядил. Я сам, бля, чуть не растаял. Эй, друг! — он вскидывает руку, маша кому-то за моей спиной. — Еще одной угостишь?
Мне почему-то хочется рассмеяться. Адиль стреляет сигареты? Неужели действительно бросил?
Ему отвечают, что дадут без проблем, и он исчезает из поля моего зрения. Но это даже хорошо, потому что у меня есть возможность перевести дух и заново оценить увиденное.
Уязвимость бывает
Секунд через десять рассеявшийся сигаретный дым вновь усиливает свой натиск. Вернулся Адиль.
— Так ты вряд ли сможешь бросить, — замечаю я, глядя как он жадно затягивается.
— Очередную лекцию читать вышла?
Почему-то сейчас эти слова нисколько меня не обижают. Да, я люблю поучать. А он не умеет выражать свои чувства и чуть что сбегает. Мы оба далеки от идеала.
— Нет, я вышла к тебе, — говорить получается на удивление ровно с учетом моего недавнего состояния. Хотя я догадываюсь, в чем причина. Его неравнодушие. Сейчас Адиль выглядит каким угодно: задиристым, агрессивным, злым, потерянным, но точно не равнодушным.
— Я всегда тебя выбираю, придурок, — пусть на моем лице улыбка, но почему-то текут слезы. — Хотя ты между прочим тоже не подарок. Что за манера сбегать по-английски?
Адиль снова всматривается в мое лицо, будто желает удостовериться, что я не вру. Мне даже ногой хочется топнуть. Серьезно? А так разве не понятно? Если уж я за семь лет не смогла выкинуть его из головы… Если уж только что сделала шаг в неизвестность, на глазах у всех отказавшись от надежного будущего.
— А что мне нужно было делать? — раздраженно говорит он наконец, выбрасывая едва начатую сигарету. — Морду еще разок ему набить, чтобы ты заверещала? Или ультиматум тебе выкатить: «либо он, либо я»?
— Не знаю. Но мог бы не заставлять за собой бегать. Я ведь тебе написала.
— Я вроде пришел, — буркает Адиль и, сменив тон на более дружественный, кивает себе за спину. — Пойдем с машину сядем, а то у тебя нос красный.
То ли у меня третий глаз открылся, то ли сегодня он действительно ведет себя как-то по-другому, но я вдруг отчетливо вижу, как сильно он нервничает. Раньше бы развернулся и пошел, не сомневаясь, что я последую за ним, а сейчас застыл напротив в ожидании. И даже когда я киваю в знак согласия и мы разворачиваемся, не пытается держаться поодаль, а шагает медленно, рядом.
«Спасибо», — беззвучно выговариваю я, когда Адиль неловко придерживает для меня пассажирскую дверь. Кажется, впервые на моей памяти.
Заняв кресло, машинально свожу колени, нащупываю ремень безопасности, но пристегиваться не решаюсь. Дуновение холода снова затекает в машину и обрубается глухим хлопком. Теперь Адиль сидит рядом.
Молча заводит двигатель и выставляет температуру
— Спасибо, — повторяю я, глядя как он регулирует подогрев моего сидения.
Наверное, мы оба немного сбиты с толку внезапным миром и не знаем, с чего начать. Слишком привыкли воевать.
Когда в салоне начинают меняться радиоволны, решаю, что молчать больше не дело. Если он сегодня пришел, значит я не одна шагаю навстречу. А если так — то я имею право потребовать диалог. Без него ничего не получится.
Остановившись на одной из релакс-станций, Адиль переключается на консоль: открывает и закрывает подлокотник. И как я раньше не замечала, что он умеет так волноваться? И причина этому может быть только одна. Я.
— Ты как? Согрелась немного? — спрашивает он приглушенно.
— Поговорим? — вопросом на вопрос отвечаю я.
Глава 49
— Давай поговорим, — произносит Адиль после небольшой заминки. — О чем?
— Обо всем. В прошлом мы с тобой мало разговаривали. Может быть, если бы говорили больше, ты бы от меня не сбежал. Просто я перед тобой вся, как есть, со своими переживаниями и истериками… А ты для меня закрыт. Держишь все в себе до тех пор, пока чаша не переполнится. А так нельзя… Я никогда, слышишь, никогда, не хотела тебя обижать. Просто если ты молчишь, мне кажется, что тебе все фиолетово, и из меня лезет это… Я так отчаянно хочу до тебя достучаться, удостовериться в твоих чувствах… Таков мой способ вытащить из тебя эмоции… Ссориться, поучать… Потому что самое страшное для меня — это равнодушие.
На эмоциях я даже теряю лицо Адиля из поля зрения. Совсем не так я хотела начать свою речь. Хотелось без эмоций, по существу, а получилось сумбурно и бестолково.
— Не молчи, пожалуйста… — прошу я, когда он ничего не отвечает. — Мне нужно знать, что ты думаешь по этому поводу.
Издав задушенный смешок, Адиль дергает козырек своей бейсболки.
— Я просто не умею так быстро соображать.
— Просто знай, что если тебя что-то не устраивает, ты имеешь право мне об этом сказать… Я знаю, что меня часто заносит… Но ты молчишь, и для меня это повод говорить еще больше, эмоциональнее. Донести, насколько мне важно, чтобы ты прислушивался к моим словам. Я даже сейчас, когда все это говорю, не знаю, хочешь ли ты вообще со мной отношений.
И пусть инициатива разговора принадлежит мне, я с трудом могу поднять на него взгляд. Слишком по живому, слишком волнительно.
От прикосновения к ладони вздрагиваю и затаиваю дыхание. Оно осторожное, немного неловкое, и от этого пробирает до глубины души.
— Вот чего ты постоянно сомневаешься, а, Даш? Конечно хочу.
— А мне иногда кажется, что ты слушаешь меня вполуха, а потом все равно поступаешь так как тебе хочется… — признаюсь я шепотом. — А если я начинаю слишком настаивать, предпочитаешь уйти.