"Одиночка"
Шрифт:
– Знаю это место, – подтвердил Игнат. – Там еще шестой трамвай ходит.
– Во-во! А Шурку, – Клавдия наклонилась к самому уху, – говорят, родная сестра убила. Разбаловались на переходе, начали толкаться, и она брата прямо под колеса и пихнула. А мать не уследила. Во как бывает!
– Понятно, – проговорил Игнат, ожидавший чего-то подобного. – То есть мальчика прямо на Лидиных глазах убило.
– А как же! Сама она и угробила мальца, а теперь с другими счеты сводит.
– Спасибо, Клавдия Ивановна! Вы мне очень помогли. Теперь я понимаю, что происходит, и знаю, как надо действовать.
– Лечить небось начнешь…
– Непременно.
– А
– Что вы, Клавдия Ивановна, ей же пять лет было! Маленьких не судят.
– Было пять, а теперь уже шестьдесят!
– А срок давности?
– Это у вас, добреньких, срок давности. Перед богом срока давности нет. Убила – пожалте к ответу.
– Вот она и отвечает. Думаете, с чего она к нам попала?..
– А я бы такую еще и в тюрьму! – Клавдия Ивановна поднялась, протерла шваброй пол под Игнатовой кроватью и добавила уже иным тоном: – А, что обо мне говорить!.. Бодлива корова без рогов ходит.
Еще одна загадка души человеческой. На словах Клавдия Ивановна всех бы поубивала, а на деле – мухи не обидит. Вот бы посмотреть, что у нее в подсознании скопилось за семь десятков лет! Одно можно сказать наверное: солнечной комнаты там нет, детство Клавдии Ивановны пришлось на войну и блокаду.
Игнат полусидел-полулежал, приподняв изголовье на максимально возможную высоту. Читал книгу, которую принесла Рина Иосифовна. А что еще делать, если лишился ног и без посторонней помощи не можешь даже пересесть с кровати на каталку? Больной – тот же заключенный, подписку о невыползе с него можно не брать, он и так под арестом.
Несколько раз Игнат видел Лидию Андреевну, которая бегала между палатой и ординаторской, получая нужные справки и собираясь домой. А ведь энергичная пенсионерка, по сути дела, заперта еще надежнее, чем безногий доктор. Пожизненное заключение в одиночной камере – наказание страшней, чем смертная казнь. Внешним взором видим стервозную старуху, а внутри неприкаянно бродит пятилетняя девочка, кружит по солнечной комнате, по коридору, где на стене висят лыжи и велосипед, по кухне, где все спички от детей спрятаны, по двору с дровяными сараями, по пустой шумной улице… Заглядывает в самые недозволенные маленьким девочкам закоулки, ищет, но находит только пустоту. Всюду следы Шурки: вот его сабля, вот его дудка, вот раздавленный сандаликом песочный кулич… Но самого Шурки нет. Напрасно подглядывать в потайную дырочку – что там делается в туалете?.. – бесполезно часами сидеть, затаившись под столом. Никого нет в туалете, лишь журчит только что спущенная вода; никто, забывшись, не зайдет на кухню, хотя варенье опять съедено.
Потому и не сложилась собственная жизнь Лидии Андреевны. Какая может быть личная жизнь, если всякая мысль о мужском начале заглушена оглушающим трамвайным звонком.
Нет, нет, нет!.. Глупости все это!
Ну что, дедушка Фрейд, ты доволен?
Пятилетняя Лида не верит в непоправимость случившегося пятьдесят пять лет назад. Уже одиннадцать пожизненных сроков она отбыла в светлой одиночке, но все еще не верит. Лишь по ночам, когда разум засыпает, на одно мгновение приходит… не мысль, не воспоминание, а отчетливое ощущение, как железные колеса кромсают ее общее с Шуркой тело. Тогда Лида бежит и прячется под стол, а люди, живущие по соседству с бренной Лидиной оболочкой, корчатся от
Показать бы все это строгой Клавдии Ивановне – какие еще тюремные сроки назначит она давней преступнице?
Игнат отложил книгу, подтянул к кровати кресло-каталку. Надо бы как-то пересесть и съездить до туалета. Мисочку с нищенскими макаронами сюда никто не принесет.
Пересесть не удавалось, коляска норовила отъехать в сторону, а то и вовсе перевернуться.
– Вам помочь?
Поднял взгляд. Так и есть, рядом стоит Лидия Андреевна.
– Если не трудно, придержите немного коляску, чтобы она не отъезжала.
Ухватился руками за поручни – оп! – перекинул тело на коляску. Теперь развернуться – и все в полном порядке.
– Зачем вы так! Я бы позвала кого-нибудь, перенесли бы вас.
– Ничего, силушка в руках покуда есть!
Мне мама в детстве выколола глазки,Чтоб я в шкафу варенье не нашел.Я не смотрю кино, я не читаю сказки,Зато я нюхаю и слышу хорошо!Бисмарк сказал, что из каждого свинства можно извлечь ломтик ветчины. Даже из отсутствия ног.
– Вас куда отвезти?
– Собственно говоря – никуда. Просто в постели лежать сил больше нет. Надоело хуже горькой редьки.
– Это вас в Афганистане покалечило?
– Нет, – честно ответил Игнат. – Авария. Но все равно больно.
Ноги Игнат потерял в экспедиции. Надо было суметь заехать в края, где, кроме их «Урала», на сто километров ни единой машины, и попасть под собственный «Урал»! Они только приехали и разбивали лагерь, на ощупь, почти в полной темноте. Водитель решил передвинуть машину, чтобы фарами подсвечивать работающим, и, не заметив, наехал на Игната. Наехал на скорости три километра в час. Запомнился толчок и неспешно наваливающаяся на ноги тяжесть. Боли не было, боль появилась потом, когда Игната все на том же «Урале» везли в больницу. Боялся остаться на всю жизнь хромым, а остался вовсе без ног. До сих пор его бросает в дрожь, когда он слышит безнадежный диагноз: «синдром раздавливания».
– Знаете, – сказала Лидия Андреевна, – вы очень напоминаете моего брата. У меня брат был, старший, он умер уже давно, так вы на него похожи.
Игнат молча кивал, вздыхал сочувственно. В таких случаях слова не нужны.
– Вы тут тоже обследуетесь?
– Вообще я тут работал, еще вчера. В центре психокоррекции. Но теперь нас закрывают, помещение вон опечатали, даже протезы не позволили взять. Вот и лежу без ног, не то пациент, не то сотрудник, не то подследственный…
– Да что ж они, звери? Протезы-то за что отняли?
– Работа такая. А протезы вернут, зачем они им?
– И куда вы теперь?
– Не знаю. Пристроюсь где-нибудь через общество инвалидов.
Они еще долго говорили о всяких незначащих вещах, потом Лидии Андреевне принесли выписку, и она уехала, оставив Игнату на прощание большое яблоко.
Вечером приехал следователь, а вместе с ним руководитель центра профессор Гущин. Опечатанное помещение открыли, Игнат на своей коляске въехал туда сразу за Гущиным. Хмурый следователь вручил ему протезы, которые так и лежали на топчане, где оставил их хозяин.