"Одиночка"
Шрифт:
– Вам извиниться передо мной не хочется? – спросил Игнат.
– Если честно, то совершенно не хочется. Не знаю, как вы добились, что единственный неоспоримый свидетель… да какой свидетель – пострадавший! – забрал назад свое заявление и теперь отказывается от собственных показаний. Но вы-то знаете, что преступление имело место! И будьте уверены, рано или поздно я вас поймаю!
– Понятно.
– Что?
– Это по-латыни. Я думал, латыни учат не только медиков, но и юристов. Фраза по вашей части: «Погибни мир, но свершись правосудие». Так вот, я не юрист, я врач. На юстицию мне плевать, а миру погибнуть не дам. Работа у меня такая – людей спасать.
Они расстались недовольные друг другом.
Гущин нервно ходил по лаборатории, бесцельно щелкая тумблерами обесточенных приборов.
– Вот какие дела, Игнат Кузьмич. Пронесло нас, можно сказать, по самой кромочке. Придется хотя бы на некоторое время несанкционированные корректировки оставить. Я все понимаю, и что такие люди всего опаснее для окружающих, и случаи их – самые интересные, но видите, что творится. Пересажают нас всех, кому от этого хорошо будет?
– А вы знаете что сделайте? – предложил Игнат. – Издайте приказ, запрещающий сотрудникам нарушать закон о неприкосновенности личной жизни. И если что, и вы, и весь центр окажетесь ни при чем.
– Вы думаете, у меня такого приказа не издано? Я его еще год назад подписал. У меня за вас душа болит. Посадят в тюрьму, что тогда?
– А тогда ничего. – Игнат придвинул протезы и начал прилаживать их к культяпкам ног. – Я и без того всю жизнь в тюрьме, в одиночной камере. Санкционированные исследования как прогулка по тюремному двору, а там – настоящее. Ну, вроде как сбежал я из своей одиночки. А что закон нарушен, так побег из тюрьмы всегда противозаконен. Так что не переживайте за меня.
– Легко сказать… меня же совесть заест, самому после такого психокорректировка потребуется. Впрочем, об этом мы потом побеседуем, а сейчас идите домой, отдыхайте после нервотрепки…
– Погодите! – возмутился Игнат. – У меня вчера был выходной, вот я и провалялся весь день на койке, на неделю вперед выспался. А сегодня у меня дежурство.
Он
– Хорошо, – сказал он, – оставайтесь. Но случай вам сегодня достанется простой и совершенно легальный. Можно сказать, прогуляетесь по тюремному дворику.
Подвал или катакомбы, серая мгла, под ногами хрусткая пыль, с низкого потолка свисают лохмотья паутины. Очень много паутины, по всему видать, пациент страдает арахнофобией. Случай простой, достаточно показать пациенту, что жуткий паук уязвим, с ним можно биться и в конце концов расправиться, и кошмары больше не вернутся. Хотя паук может – и даже должен! – быть ядовит. Так что чепчиками его не закидаешь и шапки в воздух бросать рано.
– Меня подожди!
Игнат обернулся и увидал Лиду. Девочка подбежала и остановилась рядом с Игнатом, отдыхиваясь и часто шмыгая носом. В руке была знакомая деревянная сабля.
– Думал, я тебя не найду, да?
– Зачем ты здесь? Тут опасно. Я сейчас на работе, а потом приду к тебе.
– Я с тобой, – твердо заявила Лида. Она оглядела темный подвал и добавила: – Ничего себе работа у тебя! Тут знаешь сколько мыть нужно, пока чисто станет? Вот погоди, я ведро принесу и половую тряпку. Думаешь, я пол мыть не умею? А паутину веником обмету.
– Тихо! – шикнул Игнат, вскинув самострел.
Прямо перед ними стена взбугрилась воспаленным фурункулом, и оттуда полез огромный, Игнату по плечо, паук. Тварь замерла, выбирая добычу, и, как обычно, мгновение безудержного страха растянулось, заливая душу липким холодом. Немногие бойцы способны противостоять первобытному ужасу. И если хоть тень сомнения окажется в душе, победа будет за монстром.
Игнат навел самострел, но прежде, чем серебряная игла сорвалась в полет, между охотником и зверем возникла Лида.
– Не тронь Шурку! – крикнула она и ткнула деревянной саблей, распоров паучье брюхо.