Одиночное плавание
Шрифт:
На почте, как всегда, пахнет горячим сургучом и свежими яблоками. Я шлю длинную телеграмму с вызовом на переговорный пункт и «уведомлением о вручении». Все ещё не верится, что эти почтовые формулы, эти телеграфные заклинания, вызовут её голос и слева: наши полетят друг к другу через одиннадцать часовых поясов и полтораста меридианов…
О, чудо! Какие-то невидимые телефонные люди назначают нам час свидания. Она встретит меня из похода завтра в два часа пополуночи.
Молю всех богов, чтобы завтра не объявили штормовую готовность или не попасть в какое-нибудь дежурство. Фортуна не ревнива, но игрива… Дважды объявляли «ветер-два» и дважды отменяли; меня ставили дежурить, но удалось поменяться днями; меня едва не услали на Украину за пополнением; подо мной провалилась ступенька на Чертовом мосту, обошлось без перелома ноги.
Под вечер меня все же назначили старшим офицерского патруля, но это не помешало мне прийти к двум часам по полуночи на переговорный пункт. Никогда не думал, что это казенное стеклянное здание и станет местом нашей главной встречи. Такое ощущение, будто иду навещать её в больницу. Будто вся она забинтована, исчезла под белой марлей и от нее остался только голос, который живёт в этом доме, в стеклянной кабине, в черном эбоните телефонной трубки…
Ветер налетел по-пиратски - с моря. Снежные вихри срывались с острогривых сугробов и взмывали выше крыш. Они прихватывали с собой дым из печных труб, выматывали его и вплетали серые ленты в свои поземки. Пурга неслась по подплаву, вороша сугробы, обламывая сосульки, гремя железом. Море в гавани заплясало, заплескалось, слизывая снег с лодочных бортов.
Прошагал мимо почты чёрный матросский строй. Черпая сапогами снег, ковылял сзади маленький замыкающий с фонарем в руке. «Летучая мышь» мигала, и матрос прикрывал её полой шинели.
Поземка змеилась вкрадчиво, деловито, почти осмысленно, точно она пыталась сбить кого-то со следа. её плети летели, то припадая к земле, то отрываясь от нее, то исчезая, то возникая. В призрачном этом струении было что-то колдовское, ведьминское…
Я стоял у окна, один в пустом переговорном зале. На той стороне улицы трепетала афиша, извещавшая о том, что на сцене ДОФа - Дома офицеров флота - идет самая лучшая сказка Севера-«Снежная королева».
«…Снег повалил вдруг хлопьями, и стало темно… Снежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых кур. Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это была высокая, стройная, ослепительно белая женщина - Снежная королева…»
Нет, нет, Королева Северодара не исчезла, не растворилась, не покинула свои пределы. Она просто перенеслась с одного края Крайнего Севера на другой. Ведь это все - от мыса Цып-Наволок до мыса Сердце-Камень - Земля Королевы Лю.
– Чукотка, - грянул радиоголос, - третья кабина!
Москва - Полярный
1976 - 1988 г.г.
«ГРАЙ» ПО-ЦЫГАНСКИ «КОНЬ»
1.
Последний раз я видел солнце год назад. Мы подвсплывали среди бела дня, чтобы зарисовать в перископ очертания Гебридских островов.
Я никогда не думал раньше, что по солнечному свету можно изнывать, как по воде. Сетчатка моих глаз растрескалась без него, как земля в пустыне. От опостылевшего электросвета началась "куриная слепота". Я был уверен, что несколько живых солнечных лучей принесут глазам такое же облегчение, как долька чеснока больному цингой.
…И вот сейчас я увижу его так, как не мог пожелать в самые тягостные подводные ночи! Я увижу его самым первым. Я увижу его сверху под торжественную мессу самолётных турбин, под органный рокот моторов.
Все свои каникулы, а затем и редкие отпуска, я проводил здесь, на Горном Алтае, у бабушкиного брата, лесника из Улагана. И в голову не приходило, что когда-нибудь буду ехать не на лесной кордон, не на Катунь-реку в охотничий шалаш, а в белобольничные палаты санатория.
Но к нашему возвращению из плавания, как назло, вышел приказ Главнокомандующего флотом об обязательном послепоходовом отдыхе подводников под строгим медицинским контролем. Мне выпало ехать во флотский санаторий под Баку. В последнюю минуту флагманский врач внял моим просьбам и в графе "Место отдыха" написал Горно-алтайская автономная область. Санаторий "Горный воздух".
Теперь надо было поскорее отметиться в этом "Горном воздухе": "прибыл - убыл", и катить к дяде. Его кордон в пяти часах езды от санатория. Но Чуйский тракт за сутки не проедешь…
Шофер достал из-под сиденья брезентовое ведро и отправился искать воду. Он побрел по левую обочину, я - по правую.
Я ушёл от машины не за тем, чтобы искать ручей. Мне не терпелось снять ботинки и впервые за много месяцев пройти по земле босиком. Мне не терпелось это ещё там, на Севере, но по ой земле не пройдешь босиком - ледяной гранит обжигает холодом даже сквозь толстые резиновые подметки.
Я наслаждался холодком чёрной торфяной влаги, проступавшей между пальцами, щекоткой травинок, теплом нагретых корней.
И вдруг я почувствовал самый страшный для подводника запах - запах дыма. Я пошел на него и очень скоро, раздвинув заросли можжевельника, увидел на поляне самый настоящий табор. Только маленький.
За драной палаткой стояла бричка с пестрыми узлами. На суку лиственницы висела люлька, и младенец тянулся за подвязанными бусами.
У костра цыгане ели баранину. Их было пятеро, не считая младенца. Бородатый старик в парадной офицерской шинели без хлястика. Старуха в цветастой юбке и синих кедах. Молодайка в ковровых шароварах. Кудрявый парень в волчьей дохе и девушка в джинсах и зеленой армейской рубахе, поверх которой блестело монисто.
Странно было видеть, что не перевелись ещё люди, которые могут странствовать из города в город без отпускных билетов и командировочных предписаний, и им не нужно отмечать свое "прибыл-убыл" ни в каких комендатурах, общих отделах, санаторных канцеляриях… Выйди я к ним, и мое появление здесь, сейчас, среди этих людей было бы настолько нелепым, что в причинно-следственных связях мира наверняка бы произошло завихрение, подобное аннигиляции или магнитной буре. Чтобы хоть как-то уменьшить степень абсурда, я снял китель, отстегнул погоны, отколол с фуражки "краб" и вышел из кустов, бело-полосатый, как зебра - в одной тельняшке.
– Здравствуйте! Приятного аппетита!
– сказал я.
– Спасибо! Наисте!
– вразнобой закивали они.
– Свое едим! Старик подвинулся, предлагая место у круглого жестяного столика.
Никто не удивился моему вторжению, и, более того, - из деликатности ли, по великому ли ко мне равнодушию - никто не полюбопытствовал, кто я и откуда.
Алтайские цыгане - потомки самых разбойных конокрадов и самых отчаянных уховертов, высланных в сибирские каторги ещё при царях. Может, с тех времен любой человек с погонами для них - конвоир, охранник, милиционер. Во всяком случае, я не зря припрятал китель и снял с фуражки "краб".