Одиночный выстрел
Шрифт:
– Я взять… – сказал Молчун, указав на лежавшие в стороне пару мешков и клубок суровых ниток с воткнутой в них большой иглой.
– Это хомутовка – ею хомуты шьют. Я вернусь и сооружу тебе какие-нибудь штаны, понимаешь?
– Я могу, – уверенно заявил Молчун.
– Ну хорошо, попробуй, – нехотя согласился Рулоф, полагая, что Молчун испортит новые мешки.
«Ну и ладно, невелика потеря – пара мешков. Зато делом будет занят и не сбежит», – рассудил смотритель и поспешил за водой.
Пару ведер
Пока Рулоф носил воду, рвал горькую полынь на склоне и собирал с зольного отвала щелок, Молчун сосредоточенно кромсал мешки овечьими ножницами. В результате, когда все уже было готово для промывки и уборки в зловонном ящике, у невольника в руках оказались жилетка и штаны, сшитые быстрыми стежками.
– Эй, да ты никак портной? – удивленно произнес Рулоф, вытирая с лица пот.
Молчун не ответил, но в глазах его смотритель приметил какую-то скрытую радость.
– Вот тебе вода и щелок в чашке. Иди к стоку и мойся, а потом займемся чисткой твоего ящика – вон сколько я полыни собрал!
– К стоку – мойся, – повторил Молчун, взял ведро, полынь, щелок и пошел к стоку, а его обновка осталась висеть на вороте.
Пока невольник мылся, Рулоф еще раз осмотрел сшитые за каких-то полтора часа обновки. Впрочем, ничего особенного – широкие стежки, где-то прихвачено внахлест, но ведь это сделал человек, три года бывший растением.
«Вот и думай, ругать Марка за эту подлость или благодарить?» – размышлял Рулоф.
– Спина! Нужно, чтобы спина! – позвал Молчун, и Рулоф понял, что тот просит потереть ему спину.
Смотритель пришел ему на помощь, скрутил большой пучок полыни и стал растирать широкую спину Молчуна, впервые заметив на нем несколько давнишних шрамов. Это не были следы от плети, которые часто оставались на телах непокорных рабов, скорее рубцы были оставлены ранениями.
Кто же его работник? Наверняка не портной, чтобы орудовать иголкой, такие мышцы не нужны.
5
Помывшись и переодевшись в обновки, Молчун окончательно преобразился, и теперь, видя его лицо, скрываемое прежде длинными космами, Рулоф воспринимал работника как равного. А глядя на то, как умело Молчун разбирает на доски зловонный ящик, смотритель невольно проникался к нему уважением.
Пока Рулоф уносил старые и приносил свежие доски, Молчун оставшейся водой и пучками травы выскреб участок мостовой дочиста, так что теперь во дворике пахло лишь горькой полынью и от прежнего зловония не осталось и следа.
– Я строить тепиерь… новый, – сообщил невольник.
– Ну… – Рулоф положил очередную стопку досок и выпрямился. – Попробуй, парень, только гвоздей у меня нет, дорогое это удовольствие.
– Гвоздей… не хотеть…
– Хорошо, сейчас принесу ящик с инструментами. – Рулоф вытер со лба пот и засмеялся. – Загонял ты меня, парень!
Уже ближе к вечеру, когда пришло время ужинать, Рулоф решил устроить небольшой пир в новом домике Молчуна. Теперь это было настоящее жилище – просторное, пахнущее сосновой стружкой и собранное на одних шипах, без единого гвоздя.
Рулоф уже не знал, что и думать о своем работнике, ведь тот хорошо управлялся не только с хомутовкой, но и с лучковой пилой, коловоротом и молотком.
На небольшом столе, сбитом из обрезков досок, дымились кружки с заваренной мятой, рядом лежали кукурузные лепешки, засахаренные кусочки белой моркови и несколько полосок острой вяленой баранины.
Для Молчуна, которому полагалась лишь кукурузная лепешка да холодная вода, это должно было показаться настоящим пиром, однако ему не с чем было сравнить, ведь своего обычного рациона он совсем не помнил.
– Хороший сарайчик, светлый, высокий, – не переставая нахваливал Рулоф новое жилище работника.
– Мне нужно… этот трава, – сказал Молчун, указывая на источающую аромат кружку.
– Этого у нас хватает, на склоне под кустами ее полно…
– И камней… Белый мягкий…
– Мягкий белый камень? – переспросил смотритель. – Мел, что ли?
– Да-да, – закивал Молчун. – Нужен мел.
– Мел тоже имеется, завтра все тебе принесу, – пообещал смотритель и, прихлебывая ароматный отвар, мечтал о том, чтобы интресса Амалия забыла о своих жутких планах.
Разумеется, теперь, когда с Молчуном произошли большие перемены, его едва ли можно было назвать уродом и вонючкой, однако Рулоф хорошо знал нравы господ: сказав однажды глупость, они ни за что от нее не откажутся, чтобы не потерять лицо перед слугами.
Вся его надежда была лишь на молодость Амалии, на то, что за своими девичьими заботами она забудет об ужасном намерении.
– Откуда же ты родом, тоже не помнишь? – осторожно спросил Рулоф, когда они съели по лепешке.
– Нет. Но мине… трутно говориять на вашем езыке.
– Дык я вижу, что трудно. Но хорошо хоть так.
– Я всигда это хадиль? – спросил Молчун указывая на ворот.
– Да, все три года. Это твоя основная работа, другую я делаю сам.
– Я… в неволье?
– Да, парень, так получилось, – со вздохом подтвердил Рулоф.
6
Напрасно Рулоф надеялся, что Амалия забудет о своем намерении убить раздражавшего ее раба. Наутро рядом с водочерпалкой послышалось ржание лошадей, а когда смотритель выглянул из-за каменной ограды, он увидел четырех всадников, накидывавших поводья на вкопанный столб.