Одинокая душа для ведьмы с ребенком

Кручко Алена

Я-она остановилась на последней ступеньке лестницы, окликнула негромко:

— Макс?

Значит, Макс. Б-р-р, никогда не нравилось это сокращение.

— Сюда иди, — отозвался он из гостиной.

Того, что было дальше, я предпочла бы не видеть. Или хотя бы забыть. Нет для меня ничего привлекательного в сексе на продавленном диване под бубнящий телевизор, без нежности, без внимания к моим потребностям, с полупьяным небритым мужчиной. Этот козел просто пользовался своей женой, как вещью. Удовлетворил потребность, буркнул вместо хоть каких-то слов любви:

— Сегодня

футбол в полпервого, я тут посплю. Разбудишь на работу.

Никогда не понимала женщин, западающих на вот такое. Что эта «я» в нем нашла?!

Словно в ответ, сон продолжался: теперь события перескочили на несколько лет назад. Я училась — во сне я не поняла, где и на кого, но атмосфера шумных студенческих будней мне нравилась. У меня были подруги, приятели, и был Никита — парень, с которым нас считали парочкой. Чем-то похожий на Макса — или это Макс оказался чем-то похож на него?

Целоваться с Никитой было сладко, а от того, как он брал меня за руку, сначала поглаживая запястье, а после переплетая пальцы, я замирала и растекалась от нежности.

Глупая влюбленная девочка… Я-настоящая видела, что этот тип просто забавлялся с симпатичной девчонкой. Хуже того, откуда-то я знала, что у него есть невеста. Это не афишировалось, Никита никогда не рассказывал о себе, о своей семье, «та» я понятия не имела о том, что ее первая великая любовь банально считает ее «неровней». Кем-то низшим, годным только для развлечения.

Он и развлекался — по полной программе. Классика соблазнения — прикосновения, поцелуи, свидания-признания, конфеты-букеты, и в одну прекрасную ночь — постель.

Разумеется, с обещаниями «быть вместе». И, разумеется, это «вместе» только в мечтах девчонки виделось с пышной свадьбой, уютным домом и радостями семейной жизни. Парня вполне устраивал вариант «постоянная любовница».

Гром грянул, когда семья Никиты объявила о свадьбе. Тогда-то «я» и узнала, что его брачный контракт был заключен, когда ему самому исполнилось два года от роду, что его будущая жена совсем ему не нравится, но это не имеет никакого значения, потому что семьи должны породниться. Средневековье какое-то! Хотя, когда идет речь о слиянии капиталов и прочем бизнесе, средневековые понятия о браке вполне актуальны до сих пор…

Тогда же выяснилось, что имел в виду Никита под «вместе». И этот гад еще так все развернул, что девчонка, отказавшись стать его любовницей, сама нарушила собственные клятвы! Я не поняла, что, как и почему, но во сне очень остро ощущалось, что клятвы здесь

— не просто так. Нарушившего их ничего хорошего не ждет. Может, это всего лишь приметы и суеверия, но «я» во сне в них верила, и все вокруг — тоже. И было такое ощущение, что эта вера — не на пустом месте.

С этим ощущением я и проснулась.

Сон помнился до мельчайшей детали, до каждого чувства, мысли, прикосновения.

Студенческая жизнь, напомнившая лучшие деньки моей собственной молодости. Слепая затопляющая нежность от ласк Никиты, любовь и надежды на будущее, смертельное, безнадежное отчаяние. Тоскливое смирение от брани Макса, стыдное физическое удовольствие от его колючих поцелуев и грубого небрежного секса. Страх в те вечера, когда он получал зарплату: от выпивки мозги у мужика отшибало напрочь, зато агрессия хлестала через край.

Я передернулась — мне вдруг тоже стало страшно, до мороза по коже. Я отчетливо помнила собственную смерть — нет, две смерти. Я-из-сна подмешала мужу какое-то «верное» снадобье от пьянства, а мужику эта пищевая добавка не понравилась, как и поползновения жены «полечить» его без его согласия и от того, что сам он болезнью не считал. Он и так-то, выпив, буйствовал, а тут вообще резьбу сорвало, и вот итог…

Непонятным осталось, как и почему начался пожар. Я попросту не видела этого: как раз с этим моментом совпало ощущение, что я как-то защитилась и нужно что-то завершить.

Почему-то казалось, что именно тогда я умерла в своем теле и каким-то образом притянулась в это. И что на самом деле «защитить» и «завершить» относилось вовсе не ко мне, а к ребенку.

С этим нужно было разобраться, но… нет, не сейчас! О «муже» тоже думать не хотелось, его смерть воспринималась как подарок судьбы, и сжимало застарелой тоской сердце, когда вспоминался мой, настоящий, с юности и на всю жизнь любимый.

Оставались студенческие времена и связь с Никитой, но с этим все было ясно без особых раздумий. Богатенький умненький мальчик, не обремененный совестью, и наивная дурочка — история стара, как мир.

Наверное, за Макса она выскочила из обиды, желания что-то кому-то доказать.

Вполне возможно, что внешнее сходство с Никитой тоже сыграло роль. А может, и не только внешнее? Совести не было у обоих, уж это точно. И девчонку оба ни в грош не ставили. Вот есть же дуры, которые постоянно наступают на одни и те же грабли! Здешняя «я», кажется, была как раз из таких.

За окном уже занимался рассвет, прозрачно-синий, сверкающий поздними звездами и звенящий далеким петушиным криком. Я сходила в туалет — все вчерашние ушибы дали о себе знать, ноги подкашивались, в голове плескалась боль, и пришлось придерживаться за стену. Вернувшись в комнату, я долго сидела, глядя на сладко спящего Олежку. «Дурой была твоя мама, малыш, самой настоящей дурой. Не знаю, как и почему я очутилась на ее месте, но раз уж так вышло, я тебя не брошу. Все у нас с тобой будет хорошо, обещаю».

Снова вернулось пойманное во сне ощущение, что клятвы и обещания в этой новой для меня жизни — не пустые слова. Как будто кто-то услышал и сказал безмолвно, но внятно: «Я запомнил». Наверное, странно, что наяву меня это испугало меньше, чем во сне

— но, с другой стороны, чего бояться? Бросить на произвол судьбы ребенка я бы не смогла в любом случае.

* * *

У Веры мы прожили неделю. Первые три дня я поднималась с постели только для того, чтобы умыться, сходить в туалет или поесть. Болела голова, ныло тело, подкашивались от неимоверной слабости ноги, а донести до рта ложку, не растеряв еду, казалось почти непосильным делом. Сменную одежду для меня и Олежки Вера принесла из моего дома сама.