Одинокая звезда
Шрифт:
– Жуткое дело – недотраханная баба, – сетовал Гарик Лисянский, подвозя домой Паршикова и Тихонову. – Ей тридцать лет, мужика нет, энергию девать некуда, вот она и изгаляется. Как ее угомонить, не представляю.
– А ты чего тянешь? Тебе же было поручено ею заняться, – напустился на него Паршиков.
– Я пытался. Домой ее подвозил, на чай напрашивался. Учеников своих предлагал – думал, клюнет. Сказала, чтобы больше с подобным к ней не обращался. А чаю предложила дома попить. С женой.
– Значит, она сидела в твоей машине, и ты не знал, что делать?
– Ага! Чтоб по морде получить, когда я за рулем. Нет уж, спасибо! Сам пробуй.
– Мальчики, вы зря спорите, – вмешалась Тихонова, – ее хоть недотрахай, хоть перетрахай – она останется такой, какая есть. Просто я знаю ее шефа, а она его любимая ученица. Борис Воронов – музейная редкость, даром что еврей. С ним никакой каши не сваришь – и с этой его тоже. Лучше и не пытаться.
– А ты откуда его знаешь?
– Да когда-то у него на факультете повышения квалификации училась. Пахать приходилось еще так! Не то что теперь, ФПК – отдых на полгода. Помню, я так радовалась, что в Ленинграде поживу. Думала, по музеям похожу, погуляю. Погуляла, как же! Из-за стола не вылезала. Нет, братцы, тут надо что-то придумывать радикальное. А что – ума не приложу.
– Конечно, с его член-корровской зарплатой и связями можно быть музейной редкостью. Пожил бы он здесь, да на доцентскую ставку – живо закряхтел бы. Слава богу, что я от вас сваливаю, – порадовался Паршиков, – резвитесь теперь без меня. Вот сессию пережить бы, и привет! Мне главное, чтобы мои бывшие ученички не пролетели. Вы же знаете, чьи они детки. Не дай бог пары получат – мне тогда головы не сносить.
– А что, ты уже и место нашел?
– Да вы же знаете – у меня брат двоюродный в торговом институте профсоюзом заведует. Обещал доцентскую должность. Там такая лафа, скажу я вам. Озолотиться можно. Одни мафиозные сынки учатся да дочки. Все в коже и золоте. С нашими никакого сравнения.
– Саша, ты же нас, друзей своих, не забывай. Как войдешь в силу, к себе забери. Здесь же теперь не заработаешь.
– Так это когда будет. Кто же мне кафедру там даст. Там такие зубры сидят – не сдвинешь. Конечно, если в силу войду – само собой. Я добро не забываю.
Когда они уехали, Ольга пригласила Сенечкина, Забродину и Короткова к себе.
– Ребята, на вас вся надежда, – сказала она. – Не дайте этой компании провернуть свои делишки. Внимательнейшим образом выслушивайте все ответы. Не отлучайтесь ни на минуту. Надо выйти – останавливайте опрос. Чтобы без вас никто из них оценки не ставил. Сразу предупредите, и чуть что – ко мне. Загремят их протеже – сами захотят уйти. А вам доцентские места освободятся. Мне все равно с ними не сработаться – вы же видите. Главное, выяснить, кто их любимчики, не прозевать.
– Да мы всех их знаем, – засмеялся Сенечкин. – Мы же в их потоках практику вели. Как понаставим пар в аттестацию – сразу прибегают. Этому надо повысить, этой надо исправить, этот – да вы знаете, чей он!
– Ну и что, ставили?
– А как же! Если Паршиков – заведующий, попробуй не поставить. Да ему нашего согласия и не надо было, он же заведующий, сам мог ставить кому хотел и что хотел. Ему они все и пересдавали в обход нас. Эх, да что теперь вспоминать.
– Тем более, если их знаете. Не пропустите никого. При любой спорной оценке зовите меня немедленно. Мы этому разгулу блата рога обломаем. Меня Лисянский запугивал – мол, на кого руку поднимаю! Что ж, посмотрим, на кого.
– Нет, Ольга Дмитриевна, – посерьезнел Миша, – здесь все не так просто. У нас учатся кое-какие детки очень высокопоставленных родителей. Для них и сам ректор – прыщик на ровном месте, а уж вы – вообще мелочь. Здесь надо действовать осторожно. Лучше бы вам с Леонидом Александровичем посоветоваться. Он в курсе, кто есть кто и как надо поступить в каждом конкретном случае.
– Так что, к ним особые требования предъявлять? В моем понимании это и есть разврат.
– Нет, просто вам нужны информация и совет. Можно, пока еще есть время, собрать всю эту братию и дать им персонально несколько консультаций. Заставить их выучить хотя бы основные вопросы. В нашем присутствии. Может, на экзамене они хоть что-то ответят. Дать им возможность сохранить лицо и обойтись минимальными потерями.
– А как же быть с этой троицей? Мы же тогда от них не избавимся.
– Но мы всех блатных и не вытащим. У них же их по два десятка – у каждого. Поговорите с ректором, Ольга Дмитриевна, – все равно вы в него упретесь. Кое-кто из блатных шел через него.
– Как-то мне все это не нравится.
– Кому же это нравится? Но это жизнь, Ольга Дмитриевна, от нее никуда не денешься. Посидим с ними, позанимаемся – как-нибудь выкрутимся.
Выслушав Ольгу, ректор помрачнел. Он долго смотрел в окно, потом решительно обернулся к ней:
– Да, Ольга Дмитриевна, человек шесть есть таких, которых трогать нежелательно. Но если ничего не будут знать, ставьте два. Еще будут пересдачи, консультации. Отчислить их, конечно, не дадут.
– Что, так плохо?
– К сожалению, не все от меня зависит. Помню, я как-то прочел – в «Пионерской правде», между прочим, – что сына Рокфеллера отчислили за неуспеваемость из какого-то там колледжа. В том смысле, что вот какие плохие дети бывают у богачей. А я, знаете, о чем подумал? У нас бы этому сыну на блюдечке с голубой каемочкой – этот самый диплом. И еще бы спросили, куда доставить. Эх, лучше б не писали о таком.
– Н у, не знаю, я бы не доставила.
– Так вы же до поры до времени под крылом у Воронова сидели. Вот вас грязь и не касалась. А здесь другие условия. Ничего, Оленька, – так он вас, кажется, называл? – ничего, справимся. Не расстраивайтесь. Работайте пока спокойно.
Перед своим первым экзаменом Ольга волновалась, наверно, не меньше студентов. Но когда стало ясно, что неудов в группе не предвидится, ее радости не было предела. Она готова была перецеловать всех ребят. Под занавес на экзамен заглянул ректор. Посидел, послушал ответы и довольный, удалился. Первый экзамен удался.