Одинокий колдун
Шрифт:
Папа кивнул, поскреб щеку указательным пальцем.
— В подвал я не спущусь, — встревожилась мама. — Мало ли каких напастей мне там наготовлено! Я дура, не верила, а она же ведьма, она сумасшедшая.
— Дворничиха? — папа пожал плечами. — Мужики говорят, что иногда чего и могет. Знаю, червей и мотыля заговаривает, клюет после этого неплохо.
— Можно и на веревке с нашего этажа спуститься. Или с чердака по пожарной лестнице. По водопроводу, — выдавал предложения Егор.
— У Верки комната не заперта. Окна на улицу. Обвяжем тебя веревками понадежней и осторожненько
Мама хотела что-то крикнуть, но лишь всхлипнула. Помолчала, а потом вдруг решилась, кивнула коротко. Так ее и спустили на Большой проспект. Веревок намотали целый сноп, а мама все равно боялась оторваться и разбиться. Но тут папа проявил себя: сплел из узлов сидушку, как на парашюте маму спустил, они понемногу травили, чтобы голова у мамы не закружилась. Затем и чемодан ей отправили. Никем не замеченная, радостная от удачного бегства, мама ножом порубила на себе все сплетения и, не поблагодарив, не взглянув в их сторону, с чемоданом помчалась прочь, к автобусной остановке.
— Вот и все. Тю-тю, — сказал папе Егор.
Папа кивнул. Они уничтожили следы бегства, пошли в комнату и часа два охотились на клопов. Папа намешал цемента и залепил дыру в стене. Устали и измучились. Папа завалился поспать перед уходом на завод, а Егор посидел, поскучал и решил идти во двор. На разведку, так он сам себе определил задачу.
Он очень осторожно выглянул из подъезда, изучил окрестности. Накрапывал дождь, постукивая по железным крышам и козырькам подъездов. Егор обрадовался, что ветер разворошил кучи листьев, сметенных Вандой. Было довольно холодно; на мальчике теплого свитера или плотных штанов не было — лишь шорты и байковая рубашка. А тяжелые тучи темно-серого цвета обещали большую непогоду, зловеще меняли свои очертания, оставаясь в воздухе над двором. Тополя трещали и шумели под ветром. Ломались и с хрустом падали на газон и в чашу фонтана засохшие ломкие ветви и сучья.
На плавнике мокрого дельфина нахохлилась большая серая ворона. С краю бордюра сидела Малгося, в красивом свитере с орнаментом, в лыжных узких штанах. Она насобирала большой букет из опавших желтых и красных листьев, теперь любовалась и вдыхала, зажмурясь, горькие терпкие запахи. Егор пошел пообщаться с любимой девочкой, сердце у него екало от напряжения.
— Здравствуй, Малгося, — сказал девочке и присел рядом.
Она кивнула и весело выпалила:
— Ханна тебя поколотить хочет! И мамка ее настрополила, сказала, нагони на этого змееныша страху!
— И ты тоже думаешь, что я фашист и змееныш? — так грустно и печально, как только мог, спросил Егор.
— Нет, я знаю, это просто обзывательства, — хихикнула Малгося. — Фашистов давно поубивали. Правда, мамка говорит, ты вредный. А я не верю, ведь со мной ты не вредный, — Малгося кокетливо оглядела Егора.
— Ты очень хорошая, — с жаром сказал мальчик. — Вот подожди, у меня друг появится. Он Ханне по мордасам даст, и ты будешь со мной гулять.
— Это кто появится? — удивилась Малгося.
— Вон тот дядька, он печку топит в «котелке».
«Котелком» они называли котельную. Малгося отреагировала очень бурно: вскочила и отбежала от Егора, растеряв все собранные листья. На лице ее был испуг.
— Егор, ты что! Это жуткий дядька! Мама говорила, он детей ест, по ночам ворует, он пьет и жуткие песни поет.
— Ну и что? Пусть себе пьет и поет. Мамка твоя тоже через день с участковым пьет и горланит, когда захочет. А про детей враки, такого не бывает. Этим лишь маленьких взрослые пугают.
— Значит, все про тебя правда, раз ты с колдуном связался! — крикнула издалека Малгося.
Егор был поражен такой несправедливостью: у самой мамка крутая ведьма, а сама других колдунами обзывает.
— Малгося, у вас все ненормальными получаются. Я змееныш, старик безобидный колдуном стал, кто кем еще станет? А мамка твоя злая, и Ханна злая. Ты не будь как они, давай со мной дружить.
Но тут каркнула пронзительно ворона за его спиной, захлопала торжествующе крыльями. Из подворотни с визгом вбежала во двор компания Ханны. Все три пацана и их толстая большая предводительница закричали, увидев Егора:
— Смерть шпиону! Хватай! Бей! Лови фашиста!
Егору оставались секунды, чтобы улепетывать, спасая шкуру. Он сделал несколько кругов вокруг фонтана, спугивая дремавших на кучах листвы котов, потом потерзал преследователей заячьим петлянием вокруг деревьев, ломанулся по кустам. Два раза вокруг флигелька обежал, а потом из арки в арку сиганул, за вторыми воротами притаился. И враги потеряли его след. Рыскали без толку по двору. Малгося, которая в погоне не участвовала, видела, как он за ворота протиснулся. И он ее видел — она ковыряла в носу пальцем и задумчиво смотрела в его сторону. Сестра встряхнула ее, спрашивая про Егора. И он стал на минутку счастливым, когда любимая отрицательно покачала головой. Пацаны сторожили подъезды и сквер, чтобы схватить его при первом же появлении.
А у Егора кружилась голова, тошнота мешала стоять и ждать. Ханна, когда погоня была, на бегу ловко метнула камень, попала по затылку. Теперь потихоньку сочилась сквозь волосы кровь, капая на чистую новую рубашку. Мамка увидит, убьет сразу, — тоскливо подумал мальчик, — стоп, нет же мамки! Она бросила их.
Но грустить больше не стал, решил, что есть у него в запасе кое-какие преимущества.
От ворот он выбежал наружу, на проспект, обошел двор по проспекту и линии. Вбежал во вторую арку, и прямым ходом подался к котельной. За ним с гиком мчались пацаны. Егор надеялся, что истопник не отдаст его на пытки Ханне. Вбежал, увидел, что внутри пусто и тихо, ужаснулся и потерял сознание, упав на грязный пол.
Очнулся несколькими часами позже. Болел затылок, он хотел пощупать больное место, рука наткнулась на чужую большую ладонь, лежащую на его голове. Егор почувствовал, как тяжела и горяча эта ладонь. Будто она обжигала ему голову, и не саму голову, а внутри ему мозги грела. От жара он плохо соображал и почти не видел. Понял, что лежит на топчане в закутке истопника, укрытый чем-то теплым и мягким (курткой старика). А сам старик сидит рядом, смотрит на него, не снимая с головы ладони.