Одинокий медведь желает, или партия для баса
Шрифт:
— Машину, говоришь, угнал… — кровожадно сказала Роза, когда мы выгрузились перед офисом: пять прекрасных дам и один прекрасный арабский мужчина. — А какая из них — его?
— Белый «Лексус», госномер три-три-три, — с энтузиазмом подсказал араб и подал мне баллончик с краской. Кислотно-оранжевой.
Перчатки и маску — не карантинные, а защитные — мне сунула Роза.
— Ага! — сказала я, надела перчатки, опустила забрало маски и потрясла баллончик. — Этой машине чего-то не хватает.
— Госномер неправильный, — поддержала меня Анна, держа наизготовку
— И виден плохо! — не осталась в стороне Олеся.
— Щас мы все поправим! — в один голос заявили Роза и Ирина.
— Конфетка будет! — резюмировал Аравийский и тоже опустил забрало.
В общем, мы успели расписать «Лексус» в полосочку, и я лично написала на заднем стекле большими светящимися буквами слово из пяти букв, точно характеризующее Маратика.
Он выскочил из офиса, когда я заканчивала последнюю букву «К». Заверещал. Начал грозиться полицией, натравил на нас охрану. Ну как натравил. Попытался. Когда на нас пошли три скромненьких жирненьких мужичка с грозными надписями «Охранное Агентство Аллигатор» на курточках, их вежливо остановили пятеро нескромных и подтянутых товарищей в черном. И очень вежливо попросили не вмешиваться, предъявив какие-то убедительные корочки.
Все это произошло так быстро, что я едва успела пририсовать к букве «М» — первой в важном слове — ослиные ушки.
— Какого?.. а… ты?! — наконец-то Маратик меня узнал, стоило лишь поднять забрало. — Да я тебя! Сучка бешеная, мало тебе!..
Розочка, тоже подняв забрало, умиленно покачала головой:
— Какой персонаж, а? Ир, берем?
— Берем! — отозвалась Ирина, и они хищно обошли Маратика с двух сторон, беря в клещи и рассматривая, словно клеща энцефалитного.
— Вы хоть знаете, кто я такой? — не унимался Маратик.
— А то, — во все сто тридцать два зуба улыбнулся Аравийский. — Рашидов Марат Хафизович, восемьдесят шестого года рождения…
Он перечислял незамысловатые факты биографии вроде условного срока, неподтвержденной торговли наркотой, отмывания денег, взяток и лечения от запущенной гонореи в возрасте семнадцати лет — а я восхищалась. И образом агента ноль-ноль-семь, и вытягивающейся рожей Маратика. Закончил Аравийский неожиданно:
— …висит семнадцать миллионов рублей. И если ты их не отдашь до конца лета, то — все, — и выразительно провел пальцем по горлу. — Но если будешь хорошо себя вести, возможны варианты.
— Э?.. — вытаращил глаза Маратик и чуть слюной не закапал, когда Аравийский достал из внутреннего кармана пачку зеленых денег.
— У дам праздник, дамы желают развлекаться.
— Но… дамы?.. — Маратик ошалело оглядел нас, таких прекрасных, с баллончиками краски и на фоне расписного «Лексуса».
— Именно. Радуйся, ты им глянулся. Уж не знаю, чем.
И Аравийский презрительно оглядел его с ног до головы. Сверху вниз. Сильно сверху вниз. А я хихикнула. Рядом с бывшим спецагентом Маратик выглядел… ну… чем-то вроде гномика в шмотках с китайского рынка. Даже его «Ролекс» явственно отблескивал латунью.
— Да ну! — Розочка непринужденно положила руку в изгвазданной перчатке на рукав Аравийскому и по-акульи улыбнулась Маратику. — Этот персонаж небось ни на что не годен.
Маратик возмущенно вскинулся.
— Да ты! Да я!..
— Тш-ш, — покачал головой Аравийский. — К дамам следует обращаться уважительно. Миледи, и никак иначе. А за хамство полагается штраф…
— Мужик, ты с ума сошел! Какой еще штраф? — у Маратика вдруг прорезалась членораздельная речь.
— Большой. Ты знаешь, сколько стоит оскорбление подруги миледи? А ее беспокойство? Нервы — бесценны! Так что… твой долг перед миледи вырос с семнадцати миллионов до двадцати.
— Перед… перед миледи? Ты бредишь, мужик! И вообще, шел бы ты…
— К Гиви? — усмехнулся Аравийский. — Гиви плохо о тебе думает, Гиви продал твой долг за полцены. Миледи.
Маратик забегал глазками по Аравийскому, Розе, нам с девчонками, пятерке людей в черном и их двум тонированным «Армадам», потом — по своему «Лексусу» и офису. Мне почти стало его жаль. Маратика ударили по самому дорогому — по кошельку. Ай-ай-ай, бедняжка.
Но бедняжка и не думал сдаваться. Он напыжился и дрожащим голосом потребовал отвалить и не брать его на понт. Какая-то миледи, что за ерунда? Он не знает и знать не желает никакой миледи! Ну, это если в переводе на русский с нецензурного.
На это Аравийский аккуратно прижал Маратика к двери офиса, вытащил из его кармана смартфон и сунул ему же в руки.
— Звони Гиви, да-ра-гой.
— И позвоню! И в полицию… Лина! Ты позвонила в полицию?! Лина! Что ты сидишь, как дура?!
— Я позвонила, — высунулась из окна длинноногая секретарша. — Но тут какие-то люди… они говорят…
— Полиция уже едет, — следом за секретаршей высунулся еще один человек в черном, дружелюбно улыбнулся Олесе и отчитался Аравийскому: — Все под контролем, мистер Джейкобс.
Теперь уже я вытаращила глазки. На Олесю.
— Мальчики обожают работать вместе, — пояснила она. — У них любовь до гроба. Чьего-нибудь.
— У них тоже мальчишник, — подмигнула мне Роза.
— Трындец, — только и сказала я. — И?..
Маратик тем временем успел позвонить своему Гиви и выслушать от него несколько экспрессивных фраз.
— И… ну… дадим мальчикам развлечься еще? — предложила Роза. — Ты, кстати, совершенно права, этот унитаз совершенно ужасен. Научишь меня рисовать граффити? Никогда не пробовала! А потом… Маратик, да-арагой, ты не забыл ли извиниться перед Кариной Палной?
— Мужик, твои бабы чокнулись, — ответил Маратик, опять же это если в переводе на цензурный. Не Розе, ее он так и не счел достойной внимания, а Аравийскому.
— Не мои бабы, — вежливо поправил его Аравийский. — Миледи — мой босс. И я не советую тебе ее сердить.
— Баба — босс? — не поверил Маратик.
Мы с девочками дружно переглянулись и так же дружно скривились.
— Перевоспитывать и перевоспитывать, — покачала головой Роза. — Прямо даже не знаю, какую методику…
— Я знаю, — вклинилась я. — Ведь «Сочи дизайн» теперь принадлежит тебе?