Одинокий некромант желает познакомиться
Шрифт:
Глеб закрыл глаза.
Девушку было жаль, как было жаль жителей проклятой деревушки, как… многих, чья смерть была непростой.
— Я могу взглянуть на тело?
— Простите, но…
— Вы меня подозреваете.
Мирослав Аристархович взгляд отвел и руками развел, мол, он не сам, служба такова.
— Хорошо.
…плохо.
Отвратительно.
Ногти… их не так-то просто содрать, особенно короткие, которые и не всякими щипцами подцепишь.
— Понимаете, — унтер-офицер вздохнул. — От меня требуют немедленно закрыть дело, но…
На
— Если вы ждете, что я признаюсь, то этого не будет, — Глеб поднялся.
Тело следовало осмотреть, и не важно, что на сей счет думают власти.
— Во-первых, я ее не убивал. Да, я был с ней знаком, как и еще полгорода. И не скажу, что это было какое-то особенное знакомство. Мне требовалась кухарка. Девушка рекомендовала свою тетку. И взялась проводить к ней. Возможно, у нее имелись какие-то надежды, но я к этому не причастен.
Мирослав Аристархович слушал молча, внимательно.
Верил ли?
Никто не верит темным. Откуда пошла эта чушь, что темные лгут? Не больше и не меньше, чем светлые. Свет или тьма — это просто тип силы, не более того, но в головах людей прочно укрепилось мнение, что свет есть благо, а тьма… лучше бы ее не было.
— И да, она появлялась здесь. Пожалуй, в первое время она явно рассчитывала на нечто большее, но… повторюсь, мне нужна была кухарка, а не любовница. И ваша Адель отправилась на кухню. Пожалуй, мне тогда показалось, что она обижена, но… поверьте, мне некогда разбираться с чужими обидами. У меня здесь дети!
…спят, но скоро проснутся и будут голодны. Что там на кухне? Остатки вчерашнего супа? Хлеб? Тушенка? Консервированная фасоль? Крупы какие…
Глеб поднялся и велел:
— Идемте.
…на кухне было чище, чем неделю тому.
Плющ почти затянул окна, но в оставшиеся прорехи проникал свет. Он ложился на старую плиту, оглаживал бока медных кастрюль, что выстроились на полке.
И какую брать?
Вот той определенно не хватит, а та чересчур велика… и большая — не маленькая.
— Что вы собираетесь делать?
— Ужин готовить, — проворчал Глеб, распахивая шкаф.
Так, крупы имелись.
Мешок… с мукой? Нет, с мукой он связываться не готов.
— Говорю же, у меня дети… и еще, если бы вдруг мне пришла в голову безумная идея убить девушку, ее бы не нашли. Нас учат… убирать использованный материал. И избавиться от тела несложно.
Фасоль. Правда, не консервированная, а сухая, похожая на белые камушки. А если поварить? В супах фасоль была мягкой и вполне съедобной.
— Не берите, — неожиданно произнес Мирослав Аристархович, — ее надо варить не меньше двух часов, или предварительно замачивать. Что вы собираетесь готовить?
— Без понятия…
— Тогда позвольте?
Мятый пиджак повис на спинке стула, и унтер-офицер закатал рукава.
— Что? Мне и при кухне служить случалось. По первости. Сколько вас?
— Взрослых двое. Но… дети тоже будут голодны.
— Хорошо…
— Понятия не имею.
— То есть, избавиться от тела вы можете, а про картошку не имеете понятия? — он усмехнулся и, потеснив Глеба, заглянул в шкаф. — Ага… отлично… тогда чистите морковь. А я за картошку возьмусь. У вас тушенка, может выйти вполне приличное рагу. Ваши подопечные едят рагу?
— Они все едят.
— Чудесно. Так что с телом? Исключительно умозрительно, если бы вам вдруг пришлось избавляться…
— Исключительно умозрительно?
Глеб взял за хвост слегка морщинистую морковь, вид которой не внушал доверия. В конце концов, он граф, он не обязан знать, что делают с морковкой.
А вот Мирослав Аристархович разом вдруг утратил былую неуверенность.
— Самый простой способ — испепелить. Этому учат на четвертый год, когда доходят до работы с потенциально опасными объектами. Некоторых… скажем так, людей после смерти лучше сжигать, и так, чтобы ни одной целой кости не осталось.
— Насколько я слышал… это подобных вам?
У полицейского получалось быстро и ловко, и шкурка тонкая, что кружево. А вот Глеб все никак не мог перехватить морковь, чтобы удобно было. И нож застревал в толстой коже.
— Именно. Тьма диктует свои правила. В принципе любой одаренный человек после смерти может… доставить неприятности. Правда, эдикт Коровина отменил обязательное сожжение останков, но, говоря по правде, зря. Так вот, это первый вариант. Второй… я мог бы разобрать тело. Сердце, почки, легкие… свежий материал всегда пригодится в деле, а сутки-другие в консервантах, и ни один целитель не сможет достоверно установить, кому принадлежали эти самые сердце и легкие. Кости тоже неплохой подручный материал. Или учебный. Но в учебу я бы не пустил, здесь есть риск, что душа привяжется, а неосторожный ученик ее вызовет. Случалось на практике и такое…
Очищенные клубни падали в кастрюлю с тихим плеском.
А Глеб мучил морковку.
— Полегче, — сказал Мирослав Аристархович, — вы ее не кромсайте, снимайте кожицу ножом, тоненько, вот так.
И показал как.
— Я, между прочим, граф, — заметил Глеб. — Меня морковку чистить не учили.
— И зря. Полезное умение.
С этим сложно было не согласиться.
— То есть, если бы… исключительно теоретически… вы решили вдруг… в приступе безумия, скажем так, лишить жизни некую особу, то вы бы сделали так, чтобы тело… не отыскали, верно я понял?
— Верно.
— А все же… в приступе безумия?
— Поверьте, — Глеб криво усмехнулся. — У некромантов и безумие большей частью продуманное.
…он никогда не оставлял следов.
Он умел бить, когда удар и не удар вовсе, случайное прикосновение, за которым следует парализующая боль. И тогда остается стоять, пытаясь сдержать крик, потому что за криком последует новое прикосновение и новая боль.
…это наша цена.
…учись терпеть.
…что за ничтожество… никогда и ничего не достигнешь…