Одиссея Георгия Лукина

Дубровин Евгений Пантелеевич

Я на ощупь разломил кусок и протянул лежащему рядом Роману.

– Объедками не питаюсь, – сказал Роман не очень уверенным голосом.

– На…

Я ткнул наугад и, очевидно, попал туда, куда надо. Челюсти Сундукова с хрустом сомкнулись на гусятине.

– Мусолили, небось, мусолили, а теперь нам, – проворчал он с набитым ртом.

Мы доели гусятину. Ничего вкуснее я еще никогда не ел. Жаль, если Тихону Егоровичу не удастся воплотить идею о ресторане «Натуральный» в жизнь.

Вчера вечером Тихон Егорович рассказал мне шепотом на ухо, что наши тюремщики должны поймать еще одного, тогда «план» будет выполнен, и мы полным ходом

пойдем «домой». Завьялов из подслушанных разговоров пиратов понял, что наше путешествие займет еще три-четыре дня. Три-четыре дня – и развязка. Скорее бы…

Я уступил шеф-повару свое место, а сам лег на полу. Роман, гад, сделал вид, что спит, чтобы не уступать, хотя уступить надо было ему, если учитывать «стаж» тюремного заключения. Ну, черт с ним.

На этом заканчиваю запись за вчерашний день. Утром пока ничего не случилось. Прячу дневник и попробую выпроситься на палубу. Сегодня такой сияющий день, а тут сиди в этой дыре. Тихон Егорович хорошо устроился. Бегает по палубе, покрикивает на пиратов. Бывалый мужик.

* * *

На палубу меня не пустили. Просидел весь день в норе. Ничего особенного не случилось. Завьялов наверху. Роман все лежит, отвернувшись к стене, и царапает ее ногтем. Интересно, когда будут брать четвертого? Ночью? Что это окажется за человек? Купается сейчас, бедняга, смеется, пьет вино, жжет костер, и ему даже в голову не приходит, что через несколько часов он окажется брошенным в вонючую дыру и его потащат неизвестно куда, может быть, в самом деле, как твердо убежден Роман, на колбасу. Зря я ему подбросил эту идею. Но кто ожидал, что он окажется таким «колбасоподатливым». Пусть простят мне читатели дневника, если таковые окажутся, этот мрачный юмор. Единственный способ отвлечься от всякой чепухи, вроде людоедства, которая так и лезет в голову. Еще раз благодарю судьбу за то, что она послала мне карандаш и бумагу.

Даже не хочется думать, что теперь творится с матерью. Наверно, увезли в больницу с сердцем. Весь двор каждый день ходит искать мое тело, меня ведь наверняка считают утонувшим – нашли, наверно, одежду…. Где вы, Баркас и Гнедой?.. Мы бы в два счета расправились с этими бандюгами.

1 августа

Ну, был денек… Люк закрыт, но из щелей просачивается свет, хоть день пасмурный. Можно писать.

Я проснулся оттого, что кто-то грузно спускался по лестнице. Человек ставил ноги тяжело, бормоча ругательства и чиркая зажигалкой. Дрожащий свет освещал лишь половину туловища: ноги в светлых сандалетах, пестрых носках и узких брюках с немодными теперь отворотами.

Люк за человеком захлопнулся.

– Только недолго! – крикнул человек. – В двенадцать у меня совещание!

В руках нового гостя была папка с «молнией».

– С прибытием, – сказал Роман. – Мы вас долго ждали. Где вы долго так ходите?

Человек промолчал. Он опять чиркнул зажигалкой и осветил нас поочередно. Наши с Романом физиономии, видно, не внушили ему доверия, потому что он сразу обратился к Тихону Егоровичу.

– Вы главный?

– Да как сказать…

– Мымрик.

– Мымрик?

– Да.

– Что вы хотите этим сказать?

– Допустим, меня так зовут.

– Мымрик! – заржал вдруг Роман. – Колбаса «Мымриковская».

– Заткните рот пьяному. И не будем терять времени. В двенадцать у меня совещание. Ваши условия?

– У меня нет никаких условий. Разве что драпануть отсюда.

– Не

валяйте дурака. Мне некогда. Ваша цена?

– Пятьсот.

– За все?

– Да.

– Привет, ребята. Мне жаль потерянного времени. Я пошел.

– Счастливо.

– «Мымриковская». Твердого копчения. На все шесть рубчиков можно заделать, – опять вякнул Роман.

– Болваны пьяные, – пробормотал Мымрик, налегая плечом на крышку люка.

Разумеется, она не сдвинулась с места. Мымрик рванул еще раз, даже боднул головой. Потом спустился.

– Что за фокусы? – спросил он угрожающим тоном, опять нацеливаясь на Тихона Егоровича зажигалкой. Он все еще думал, что это мы с ним играем.

– А собственно говоря, кто вы такой? – спросил Завьялов.

– Как кто? – опешил Мымрик. – Разве вы не…

– Не, – сказал Роман.

– Лучше сразу раскалывайтесь, – посоветовал я. – А я запишу. А то уже писать не о чем.

Мымрик присел на ступеньку лестницы и забарабанил по папке. Барабанил он минут десять. Потом слазил вверх, еще раз боднул люк и вернулся назад.

– Ну хорошо, – сказал он. – Ваша взяла. Я сразу почувствовал, что здесь что-то не так. Приходят, хотят брать чуть ли не всю партию, сулят золотые горы. Какой-то дурацкий корабль, лезть в дыру… Хотя все можно было решить в любой столовой… Ну ладно, раз попался, как дурак, то попался. Сколько мне дадут?

– Это будет зависеть от вашего поведения, – сказал Тихон Егорович.

– Года три?

– Возможно, больше.

– Как это больше? – рассердился Мымрик. – Моему одному знакомому…

– Не будем торговаться, – сказал Тихон Егорович.

– Как вы про все узнали?

– Мы все знаем, – поспешно подал голос Роман. По голосу было видно, что он наслаждался всем происходящим.

– Ладно… Ваша взяла… Пошли.

– Мы предпочитаем здесь.

– Где здесь?

Мымрик замолчал. Молчание говорило о том, что он размышляет. Потом Мымрик шумно выпустил из себя воздух и заржал. Ржал он долго и противно. Он думал, что вышел сухим из этой истории.

– Так вы не… – простонал он наконец.

– Не.

– Я понял; кто вы. Вы те самые.

– Да.

– Я сразу догадался. Ловкие вы ребята. Ну, сильны. – Мымрик опять рассмеялся. – Выманили, закрыли. Целая шайка… Ну ладно, я человек такой: раз попался, то попался. Сколько?

Мы молчали. Нам уже надоел этот болван со своими махинациями. Даже Роману наскучило развлекаться, и он отвернулся к стене. Катер шел своим ходом. Мымрик продолжал торговаться. Он соблазнял нас разными суммами, из которых можно было заключить, что живется ему неплохо. Так как мы не отвечали, Мымрик вдруг прервал себя на полуслове.

– Ну, так как? – спросил он подозрительно.

Ему никто не ответил. Мымрик замолчал и молчал с полчаса. Его пальцы нервно расстегивали и застегивали «молнию» папки.

– А… вот вы кто, – сказал он вдруг тихо, словно про себя. – Теперь я понял… Ты… Я помню тебя. Но я тебе честно говорю: я тут ни при чем… Я ее уже два года не видел и ничего о ней не знаю.

Мымрик слез с лестницы и подошел к нарам, вглядываясь в Тихона Егорыча.

– Ты… Точно… Ты решил разделаться со мной за нее. Ты думаешь, что я во всем виноват? Клянусь: я ни при чем. Она сама… каждый день… ты же знаешь ее характер… Точно… из-за нее. Наверно, оставила записку, что я виноват во всем. Она могла… Впрочем, нет, не могла. Она меня любила… И ты не ты… Я обознался… Ты бы не стал сводить со мной счеты…