Одиссея Гомера
Шрифт:
— Не желаете ли коктейль перед взлетом? — склонилась надо мной жизнерадостно-участливая бортпроводница, заметив, как, уронив голову, я обхватила ее руками.
— О Боже! И не один! — выдохнула я.
Бортпроводница подкатила тележку, на которой стояла водка с клюквенным соком; одним глотком осушив коктейль до дна, я тут же потянулась за вторым. Господи, спасибо тебе, что есть первый класс!
Перелет из Майами в Атланту, где у нас была пересадка, длится не более часа. За этот час Гомеровы стенания дополнились низкими и протяжными нотками и приобрели какое-то совсем уж траурное звучание, какого прежде мне слышать не доводилось. Но тут надо понимать, что слух
Если бы я могла, я бы себя упаковала в корзинку, а коту предложила кресло, а также обменяла легкое головокружение на боль в ушах, и это была бы честная сделка. Но откуда ему было знать и как понять, за что и почему я подвергаю его такому испытанию?
— Хороший мальчик, хороший, — только и шептала я, поглаживая его бедные ушки. — Хороший, хороший…
После того как я опрокинула третий коктейль, а самолет набрал высоту, на меня снизошло чувство примирения с неизбежной действительностью. В конце концов, мы уже летим. Я продолжала поглаживать Гомеру ушки, что в какой-то степени его успокаивало, а что до выразительных взглядов, посылаемых нам с Гомером отдельными недовольными пассажирами по поводу бесконечной жалобной песни, то можно было просто пожать плечом. Никто ведь никого не заставлял лететь первым классом, если уж на то пошло…
Наконец я смогла собраться с мыслями и сосредоточиться. Я ведь в свое время училась в Атланте и хорошо представляла себе размеры тамошнего аэропорта. Оставалось лишь надеяться, что наш нью-йоркский самолет будет ждать нас где-нибудь поблизости от того сектора, где нас высадят. К моему ужасу, когда бортпроводница объявила информацию о пересадке, выяснилось, что мы приземляемся в секторе «А», в то время как посадка на Нью-Йорк будет проходить с сектора «Д», а в нашем распоряжении всего-навсего пятнадцать минут. Пара пустяков… для хорошего стайера.
Мое кресло стояло ближе всего к выходу, и в ожидании Тони с Феликсом я уже танцевала на пуантах.
— Ребята, ноги в руки — и бегом! — встретила я их. — «Бегом!» означает бегом! На старт. Внимание. Марш!
Они все поняли и рванули с места в карьер.
— Куда же вы?! — успела крикнуть я им вдогонку, потому что побежали мы в разных направлениях. — Сюда!
Мы пронеслись через здание аэропорта, хлопая сумками, и выбежали к маршрутным автобусам аэропорта.
— А вот и наш, видите? Указатель «сектор Д», — заранее обрадовался Тони, притормаживая у пустого паркинга.
— Время не ждет! — пресекая напрасные надежды, отрезала я. — Вперед!
Мы вновь припустили по дистанции, словно за нами гнались все черти ада, минуя, как нам представлялось, полусонных прохожих и праздных уборщиков, и натыкаясь на случайных зевак, которые не успели вовремя отпрянуть с дороги. «Извините, извините», — то и дело сипели мы, сбиваясь с дыхания.
Скарлетт и Вашти стеклянными глазами смиренно взирали на проносящиеся мимо виды. Гомер, не привыкший к тому, чтобы его трясли почем зря, да еще
— Кто составляет расписание этих пересадок? — с шумом втягивая в себя воздух, кстати или некстати поинтересовался Феликс.
— Какой-то садист… из администрации аэропорта, — предположила я через плечо.
Мы добежали до нашего сектора, когда ворота уже закрывались.
— Стойте! Мы здесь! — объявила я о нашем прибытии регистраторше за стойкой и тут же сложилась пополам — перевести дух и растереть сведенную судорогой ногу.
В этом подобострастном положении я протянула ей наши билеты и кошачьи справки. Пот катился с меня ручьем, заливая глаза, и, смахивая поток с лица, чтобы хоть что-нибудь видеть, я со всей неизбежностью оросила оным все наши бумаги.
— Для регистрации на рейс надлежит являться хотя бы за пятнадцать минут до вылета, вам следовало бы это знать, — с холодной учтивостью сообщила мне регистраторша. И я вдруг поняла: уже за то, что я не поддалась искушению хлопнуть ее по лбу чем попало, мне должно быть уготовано место в раю.
На сей раз мне выпало сидеть возле пожилой женщины, которая тоже путешествовала не одна, а с котом.
— Как я понимаю, нас посадили рядом не случайно, — приветливо улыбнулась она, пока я, все еще пытаясь отдышаться, запихивала корзинку с Гомером под впередистоящее кресло. — Вы даже представить себе не можете, как сложно было достать билет на этот рейс. Пришлось вот доплачивать за первый класс. Невероятно, но все «кошачьи» места на этот рейс были уже забронированы, вы можете в это поверить?
Я пробормотала нечто нечленораздельное.
— Ах да! Это Отис, — представила она вальяжного рыжего табби, который, невзирая на все посадочные треволнения, уже мирно прикорнул в корзинке у ее ног, — он у нас опытный «летун». Два раза в год мы летаем с ним, чтобы повидаться с внуками.
— А это Гомер, — представила я своего кота, который как раз предпринимал очередную попытку силой вырваться из заточения. На звук своего имени он отозвался таким трубным гласом, что заглушил призыв пристегнуть ремни. — Он у нас еще не летал.
— Бедняжечка, — пожалела Гомера моя спутница, нагибаясь пониже, чтобы разглядеть его сквозь сетку кошачьей корзинки. — Не плачь, Гомер, все закончится быстрее, чем ты думаешь.
Так мы болтали с ней, а самолет тем временем набирал высоту. Отчего-то я прониклась к ней доверием и рассказала историю Гомера: и какой он храбрый, и что нам вовсе не свойственно по любому поводу поднимать крик.
— Так что вы уж извините нас за весь этот шум и гам, — развела я руками.
Женщина рассмеялась:
— Погодите, вот когда будете лететь с грудным ребенком, тогда узнаете, что это такое.
Внезапно, со всей тяжелой очевидностью правды, давно известной, но до конца осознанной лишь сейчас, меня настигло понимание происходящего. Для меня это не просто перелет из одного места в другое, это — перелет из прошлого в будущее, будущее столь туманное и неопределенное, что ничего в нем было не разглядеть. Тридцать лет я прожила в одном городе, где все мне было знакомо, и на тебе: подумала-подумала, за какой-то месяц все решила, быстренько собралась и вот лечу туда, где ни я никого не знаю, ни меня не знает никто. Отчего-то я представила себя в будущем: прошел, наверное, не один десяток лет, я так же лечу в самолете с котом, но уже не с Гомером, навестить своих собственных внуков, похлопываю по руке нервную молодую женщину, сидящую рядом со мной, и говорю ей: «Дорогая, все это ничего. Вы даже не представляете, сколько всего вас ждет впереди…»