Одиссея креативной королевы
Шрифт:
…
Это же время. Палау. Восток острова Бабелдаоб. 6 километров к югу от Капитолия.
Дореволюционный Нгивал был типичным равнинным аграрно-рыбацким районом, где существовала одна деревня с числом жителей - менее трехсот, и кое-какой локальной инфраструктурой (три магазинчика, два пирса для баркасов, и одна начальная школа с неплохой библиотекой). У Нгивала имелся собственный античный эпос, и собственный памятник старо-языческой эры: Дерево-Прародитель в центре каменного кольца. Ни это дерево, ни кольцо, не были теми же, что в древности, но стиль (как говорят) сохранился. Античный расцвет Нгивала связан с гаванью, которая защищена коралловым барьером, лежащим примерно в километре от берега. В новые эпохи эта полоса мелководья стала минусом: корабли со значительной осадкой просто не могли подойти к деревне. Зато в «сверхновую эпоху» (после Алюминиевой революции) она опять стала плюсом. Такая естественная, почти всепогодная ВПП для летающих лодок и экранопланов…
…Микар Унгилранг излагала это Джил Додридж в ходе конной прогулки от Капитолия Палау в Нгивал, к Y-клубу «Утка и Кенгуру», расположенного около учебной авиабазы Народного флота. Дорога (построенная при неоколониализме) была очень неплоха для автомобилей, но лошадке вредно шагать по асфальту. Лучше - грунтовая обочина. И, в любом случае, ездить верхом там, где есть автомобили – не рекомендуется, особенно в темный период суток, когда внезапный яркий свет автомобильных фар может напугать лошадь. Здесь, на восточном берегу Бабелдаоба, тоже встречалось какое-то количество автомобилей (а также байков и трайков), но очень немного. И, разгоняться до высокой скорости здесь было не принято. Какой смысл, если самое большое расстояние - 40 км? Проезжающая «колесно-моторизованная» публика, увидев двух конных девушек, как правило, притормаживала. Следовал обмен репликами и дежурными шутками (Джил не понимала местного сленга, и не могла оценить), дальше - типовой приветственный жест поднятой открытой ладонью, и – счастливо оставаться.
Тишина, нарушаемая лишь шелестом близких волн, выбегающих на песок.
Темнота, прерываемая пятнами уличных фонарей (тоже наследие неоколониализма).
В тусклом свете этих фонарей покачиваются ветви пальм, похожие на гигантские перья фантастических птиц. Иногда бесшумно мелькают тени-силуэты летучих лисиц.
Мир здесь кажется заколдованным. Будто какая-то другая, параллельная вселенная.
В Нгивал-таун они въехали как-то внезапно. Справа обочина оборвалась прямо к морю, поблескивающему в свете фонарей. Слева появились квадратные домики с 4-скатными крышами. И света стало больше. В тауне бурлила ночная жизнь. Около дороги работало нечто вроде маркета. На листах брезента и на циновках лежали товары - фрукты, овощи, лепешки, пирожки, печеная рыба, бутылки с напитками, и пучки разнообразной травки, снабженные листами с компьютерной распечаткой (видимо, объясняющей свойства)…
– Микар, это марихуана, что ли? – спросила Джил, приглядевшись к одному пучку.
– Да, - подтвердила туземка, - хочешь, можно купить, потом в клубе пыхнем.
– Э-э… Я просто так спросила. А вот у того дедушки банка с порошком? Это кокаин?
– Сейчас спрошу…
Микар обменялась несколькими фразами с пожилым туземцем, и сообщила:
– Нет, это не кокаин, это польский снежок. Совсем другая штука…
– Польский? – переспросила Джил.
– Да. Кокаин называется колумбийским снежком. А это – польский. Типа, его придумал польский ученый, который живет недалеко от Таити. Точнее, недалеко от Бора-Бора.
– Слушай, а у вас что, легально этим торгуют?
– Да, как вином, кофе, и табаком. По Хартии бан только на то, что вызывает подсад.
– Подсад, это в смысле наркомания, как с опиумом?
– уточнила британка.
– Да, И не только. В мире до фига придумано всяких неправильных таблеток.
– Хэй, нези! – окликнула их бабушка-туземка, - Берите мескалиновый кактус, сушеный натуральный продукт. Полезнее, чем тот же мескалин в порошке.
– Спасибо, мамми, - вежливо ответила Микар, - но это не то. Вот если бы kava-kava.
– Kava-kava? – переспросила бабушка, широко улыбнулась, и подняла со своей циновки пластиковую бутылку с зеленоватой жидкостью, - Вот, это из свежего урожая.
– Ну, классно! И почем?
– Совсем недорого, дотти. Три фунтика. А лучше дай пять фунтиков, и я тебе добавлю большую связку бананов, дюжину кукурузных сигарилл, и зажигалку.
– ОК, мамми, - согласилась Микар, и протянула пожилой туземке золотой листок, как стандартная визитка по формату, но очень тонкий.
– Хэй, нези! – встрял дедушка, сидевший в старом плетеном кресле рядом со штабелем больших картонных коробок, и смотревший прямо на Джил, - Ты из Америки?
– Из Англии, - ответила она.
– Из Англии? Хорошо! Бери ice-fire, биофрендный рекрик. Эффект, как LSD и ecstasy одновременно! Многие foa хвалят, говорят: незабываемый фест получается.
– Даже не знаю… - растерялась Джил.
– Всего семь фунтов за блистер сорок таблеток. А если ты дашь десять фунтов, то я еще добавлю биофрендный ультра-мини элнот с трехдюймовым экраном. В память закачана последняя Фифтипедия, где уже есть Мурлокотам.
– А что такое Фифтипедия, и что такое Мурлокотам?
– Хэй-хэй!!! – дедушка выразительно схватился за голову, - Ты, видно, только сегодня вернулась с войны, с какого-то секретного фронта, поэтому еще не знаешь.
– Просто, я была не здесь, - ответила она, и добавила, - мне интересна Фифтипедия, но только в наборе с чем-нибудь другим… Может, что-нибудь этакое?
– Этакое? Конечно, есть! Бери биофрендные бумеранги. Вот три штуки, разноцветные, разной формы. Они из светящегося пластика, их можно метать ночью на фесте, и сразу находить по свечению. Не потеряются. Вместе с элнотом – те же десять фунтов.
– ОК, - согласилась Джил (мысленно гадая, почему все товары подряд тут называются «биофрендными»), вынула из бумажника два пятифунтовых золотых листочка. И вот - готово: она совершила первую свою сделку на меганезийском стихийном маркете.
…А затем, всадницы, с некоторым числом покупок, поехали дальше.
– Слушай, - спросила Джил, - а почему продавцы там нас обеих называли «нези»?
– Ну, типа, они думали, что мы из одного гнезда, раз мы вместе.