Одиссея поневоле(Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском)
Шрифт:
Но все еще приходилось вести корабли в полутора-двух милях от берега: цепь рифов непрерывно тянулась вдоль побережья. Милях в четырех от Юго-Западного мыса вдавался в море массивный береговой выступ. Близ него пристроилась гряда острозубых скал. Обогнув этот неприступный бастион, воздвигнутый природой, флотилия вошла в большой залив. Это была Бухта Четырех Ветров, два или три века спустя переименованная в залив Лонг-Бей.
Лучшего места для якорной стоянки нельзя было и пожелать. Адмирал ввел корабли в эту гавань.
А высадился он, должно быть, на расстоянии мили от селения. Выступ берега и гряда
Адмирал первым сошел на незнакомый берег.
Сошел с королевским стягом. Капитаны Мартин Алонсо Пинсон и Висенте Яньес Пинсон несли вымпел с литерами «F» и «Y».
На адмирале был алый шелковый кафтан, Педро Сальседо нес за ним узкополую шляпу, темно-малиновую, украшенную белыми страусовыми перьями.
Богу богово. Став на колени, первооткрыватели дальних «Индий» вознесли к чужому небу благодарственную молитву. Торжественные слова «Те Deum laudamus» [6] встревожили стайку чаек, с печальным криком они кружились над берегом.
Кесарю кесарево. Стяг воткнут в белый горячий песок. Чайки, скалы, ветер слушают гнусавый тенорок нотариуса Родриго де Эсковеды. Невнятно, скороговоркой он зачитывает акт ввода во владение их высочеств [7] , королевы Кастилии и короля Арагона, новообретенные земли. Акт составлен по всей форме, отныне он будет приобщен к делам кастильской короны, отныне все обитатели этого острова — ее подданные и вассалы. И во имя и в честь Иисуса Христа, искупителя рода людского, присвоено этому острову название Сан-Сальвадор — святой Спаситель.
6
Те Deum laudamus — тебя, бога, хвалим — начальные слова католического благодарственного гимна.
7
Таков был титул Фердинанда и Изабеллы.
Мамоне мамоново. Во что бы то ни стало надо дознаться, есть ли на острове святого Спасителя золото. Обилен ли он? Смирный ли нрав у здешних жителей? Об этом думает адмирал, об этом беспокоится контролер Родриго Санчес де Сеговия (ему поручено самой королевой наблюдать за генуэзцем и отбирать в казну львиную долю богатств на новооткрытых землях). Семь часов утра. В Севилье полдень, в Риме час дня, в Москве и Стамбуле два часа, а в Казани и Астрахани три часа. Европа, старая Европа, служит обедни и дневные намазы. Европа бьет земные поклоны на церковных папертях, обманывает ближних на торжищах, муштрует солдат, собирает хворост для костров аутодафе, пишет кляузы. Европа еще не знает, что она приобрела первую заморскую колонию в Новом Свете.
Первая встреча
Вскоре на берег пришло множество жителей острова. То, что следует далее, это подлинные слова адмирала в его записях о первом плавании и открытии:
«Поскольку они держали себя дружественно по отношению к нам и поскольку я сознавал, что лучше обратить их в нашу святую веру любовью, а не силой, я дал некоторым из
Но мне казалось, что все они бедны во всем. Все они ходят нагие, в чем мать родила, и женщины тоже, хотя я видел только одну из них, да и та была еще девочкой.
И все люди, которых я видел, были еще молоды, не старше тридцати лет, и сложены они были хорошо, и тела и лица у них были очень красивые, а волосы грубые, совсем как конские, и короткие. Волосы зачесывают они вниз, на брови, и только небольшая часть волос, и притом длинных, никогда не подстригаемых, забрасывается назад.
Некоторые разрисовывают себя черной краской (а кожа у них такого цвета, как у жителей Канарских островов, которые не черны и не белы), другие — красной краской, иные — тем, что попадается под руку, и одни из них разрисовывают лицо, другие же — все тело, а есть и такие, у которых разрисованы только глаза и нос. Они не носят и не знают (железного) оружия: когда я показывал им мечи, они хватались за лезвия и по неведению обрезали себе пальцы. Никакого железа у них нет. Их дротики — это палицы без железа. Некоторые дротики имеют на конце рыбьи зубы, у других же наконечники из иного материала.
Они все без исключения рослые и хорошо сложенные люди. Черты лица у них правильные, выражение приветливое. У многих я видел на теле рубцы; объясняясь знаками, я спросил их, отчего у них эти рубцы, и они таким же образом растолковали мне, что сюда приходили люди с других, близких островов, чтобы захватить всех живущих здесь в плен, и живущие здесь от них защищались; и я думаю, и в этом убежден, что сюда они приходят с материковой земли, чтобы набрать пленников. Здешние люди должны быть хорошими и толковыми слугами — я заметил, как быстро они научились повторять то, что им говорилось; и я полагаю, что они легко станут христианами, и мне показалось, что нет у них никаких сект. И, коли угодно это будет Господу, я привезу, отправляясь отсюда, вашим высочествам шесть человек, чтобы научились они языку. Никаких тварей, кроме попугаев, я на этом острове не видел».
Рыболовы высадились у Бухты Тишины, втянули на берег каноэ и стремглав кинулись к селению. Пешком или, вернее, бегом до него можно было добраться скорее, чем по воде. И все же белокрылые их опередили. Вся тройка вбежала в селение, когда там уже заметили, что какие-то огромные каноэ зашли в Бухту Четырех Ветров.
Все выскочили из домов, даже старый Гуакан, словно мальчишка, перемахнул через ограду своего дворика. К счастью, батей и бохио Гуабины находились на полдневном конце селения, и никто не мог, устремляясь к бухте, миновать резиденцию великого вождя.
— Старики, женщины, дети остаются! — кричал Гуабина, стоя на дороге. Кричал, надрывая голос, не понимая, что, собственно, происходит и откуда взялись белокрылые каноэ. Длинноволосые? Нет, нет и нет! У них не было таких каноэ, и они не стали бы высаживаться днем, да еще у самого селения.
Одержимый тревогой, Гуабина пропускал мимо себя зрелых мужей, и, когда все они пронеслись к бухте, он побежал за ними вдогонку. С собой он ничего не захватил, но он видел: многие несли пришельцам разные дары — мотки хлопковой пряжи, лепешки кассавы и попугаев.