Одиссея поневоле(Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском)
Шрифт:
Вдруг его резко заносит вправо. Толчок — и Ягуа падает. Плечом он задевает за ручку ворота, тонкая струйка крови бежит от плеча к локтю.
— Каона, Каона, камни схватили бечеву! Я туда, к камням. Греби за мной!
До белых рифов легко можно добросить камень, такому пловцу, как Ягуа, ничего не стоит одолеть это расстояние. Обгоняя стайки пестрых рыбешек, он уверенно плывет к рифам. Вот они, эти зловредные камни. Огромные, замшелые, а на них склизкие зеленоватые бородки.
Леска уходит в зазор между двумя камнями. Ягуа тянет ее на себя, но она не поддается ни на волос. Он всплывает, снова ныряет и хватает за леску. Хвала духу Большой Соленой Воды, леска вырвалась из плена.
— О Мабуйя! Так вот кого поймал гуаикан!
Пытаясь оборвать леску, бесновалась над рифами огромная акула. Исчадье морской бездны учуяло главного врага. Акула ринулась в атаку. Ягуа нырнул ей навстречу и проскользнул под ее брюхом. Вынырнул и снова погрузился в воду. Акула перевернулась на спину, она изготовилась к последнему броску. На Ягуа надвинулась острозубая пасть. А в глазах плыли темные круги. До Страны Вечных Теней оставался один шаг.
Мимо промелькнуло нечто маленькое, рыжее, быстрое. Затем раздался жалобный визг. Буйя принесла себя в жертву ради хозяина. Страна Коаиваи отодвинулась на три шага, спасения еще не было, была лишь короткая отсрочка.
Каменный топор рассек акуле лоб. Следующий удар пришелся ей в глаз. Каноэ круто накренилось на левый борт, девушка едва удержалась на ногах, топор выскользнул из ее рук. Напрягая все силы, она втянула Ягуа в каноэ.
— Друзья наши… Буйя… топор… нет их… Потеряли мы наших друзей…
Девушки всегда плачут некстати, но ведь и правда, жаль топора, жаль, что погибла рыжая алка.
Акула медленно погружалась на дно. С собой она уносила обрывок лески и рыбу-охотницу, присосавшуюся к сизому боку сраженного чудовища.
— Ты достойная мать моих сыновей, — сказал Ягуа. — Достойная и отважная.
Поздно вечером Ягуа вернулся домой. Он пришел в семейное святилище и схватил за ухо обманщика-земи.
— Вот тебе за алку, вот тебе за топор, вот тебе за бечеву, которую ты потерял.
Земи пошатывался, рука у Ягуа была тяжелая, а от пощечины он увернуться не мог. А Ягуа знал, что наказанный земи будет впредь служить ему верой и правдой.
До дня «Икс» оставалось пять дней.
День третий
Воскресенье, 7 октября. Плыли своим путем к западу. Сперва проходили по 12 миль, а затем по 8 миль в час. Прошли до захода солнца 23 лиги, людям насчитали 18 лиг. Днем, на восходе солнца, каравелла «Нинья», которая шла впереди, так как она ходкая (и кроме того, все стараются идти возможно быстрее, чтобы первыми увидеть землю и воспользоваться наградой, которую обещали тому, кто первый увидит землю), подняла на вершине мачты знамя и разрядила ломбарду [2] , что было условным сигналом (который должен даваться) при виде земли согласно распоряжению адмирала. Было приказано также, чтобы на восходе и на заходе солнца все корабли присоединялись к адмиральскому, так как в эти часы воздух особенно чист и можно обозревать все на значительном расстоянии.
2
Ломбарда — старинная пушка, стреляющая каменными ядрами.
Вечером не нашли земли, которую будто бы видели люди на «Нинье». Пролетело великое множество птиц с северной стороны к юго-западу; судя по этому, можно было полагать, что они летят, чтобы ночевать на суше или же, быть может, бегут
За ночь прошли 5 лиг и за день 23 лиги. Всего же прошли 28 лиг за день и за ночь.
Шел шестьдесят шестой день плавания. Земля, земля, все помыслы были только о ней. И тому, кто первый ее заметит, была обещана награда — десять тысяч мараведи годовой пенсии. В чаянии земли и награды спутники Колумба не раз принимали за долгожданную сушу темные тучки на горизонте. 7 октября таким образом обманулись моряки на «Нинье».
Птицы… Великий мореплаватель не ошибался, предполагая, что птицы летят по трассе своих осенних путешествий в теплые земли, лежащие где-то на юго-западе. В октябре пернатые странники из летних резиденций в Северной Европе перелетают на Антильские острова и в Южную Америку. Изменив курс в направлении полета птиц, Колумб пошел на запад-юго-запад, к Багамским островам. Если бы он продолжал идти прямо на запад, то привел бы корабли в воды, омывающие западные берега Флориды. И тогда мощная струя Гольфстрима могла бы отнести флотилию на северо-восток и Колумбу, возможно, не удалось бы добраться до Нового Света.
До Гуанахани оставалось 153 лиги.
Старший брат матери касика Гуабины умирал. Духи хвори давно терзали старца. Просто непонятно, почему им никак не удавалось унести его в страну Коаиваи.
Гуаяра, великий жрец, еще вчера заметил, что нос у больного вытянулся, лицо посинело и руки стали перебирать клочок ткани, которым было прикрыто иссохшее тело. И все же брат матери Гуабины не желал уходить в Страну Вечных Теней.
Гуаяра охотно помогал достойным людям совершать переселение в лучший мир. Делал он это с помощью удавки — крепкой бечевки из волокна кабуйи.
Родичи, собравшиеся у бохио умирающего, ждали, когда великий жрец приступит к делу. Гуаяра, однако, не торопился. Сперва надо было переговорить с духами, ведь именно они открывают дорогу в страну Коаиваи. Они же назначают час, когда надлежит отправить туда их избранника.
Гуаяра принес все, что требуется при беседе с духами: священную скамейку-духо, тыкву-погремушку (называлась она марака), курительную трубку и зелье-кохибу.
С этим зельем вскоре познакомились европейцы, и назвали они его табаком. Назвали по недоразумению — на Гуанахани и соседних островах слово «табак» применялось лишь к курительной трубке, а не к ее содержимому. Трубка же эта была странной формы и имела вид полой рогатинки. Рожки вставлялись в ноздри, зелье-кохиба насыпалось в короткий ствол.
Гуаяра, втянув через нос голубоватый дымок (выкурил он при этом пять или шесть трубок), отрешился от земных дум и забот. Тропой кохибы он вступил в страну духов.
Отбросив скамейку-духо, великий жрец пустился в пляс, оглушая зрителей пронзительными воплями. Лицо его побледнело, на губах выступила пена. Так ужасен был его вид, что духи сочли за благо вступить с ним в переговоры. Духи вещали утробным басом, Гуаяра отвечал им блеющим тенорком.
О чем шла речь, никто понять не мог, голоса духов и призывы их слуги заглушала взбесившаяся марака, камешки в ее брюхе перекатывались с адским грохотом. Наконец духи утихомирились, и Гуаяра пал ниц на землю. Он лежал долго и недвижно, затем внезапно вскочил и кинулся к ложу больного.