Одиссея "Варяга"
Шрифт:
Лязгнули задрайки водонепроницаемой двери и в коридор вышли шестеро японцев, поддерживающие еще одного, раненого. Первым с гордо поднятой головой шел Масао. Всем своим видом самурай выражал презрение к неминуемой смерти. Василий так и не понял, как это удавалось японцу, притом, что на его лице застыла непроницаемая маска, не отражающая никаких эмоций. Коротко поклонившись будущему сопернику, японец сбросил китель и произнес только одно слово:
– Начнем?
Поклонившись в ответ, Балк задал встречный вопрос:
– Каковы правила нашего поединка, господин лейтенант?
– Мой юный друг, какие правила могут быть на войне?
– Ну, например, поединок ведется до смерти или до первого ранения? Какое оружие может быть использовано?
– Какая страна будет владеть этим прекрасным крейсером, это вопрос жизни и смерти, не так ли? А по поводу оружия, вам все же нужна катана? Или что вы имеете в виду? Деритесь, чем хотите.
– Со своей стороны я обещаю прекратить поединок и оказать вам медицинскую помощь, если ранение не позволит вам продолжать бой...
– Мичман, не тяните время. Мы будем драться или нет?
– А по поводу оружия, я только хотел уточнить вопрос использования револьверов, типа этого.
Масао так и не понял, откуда в руке мичмана материализовался револьвер, но к моменту когда он выхватил меч их ножен, черный зрачок ствола уже смотрел ему между глаз. От самоубийственного рывка с мечом на пулю Масао спас спокойный голос русского мичмана. А также то, что револьвер по дуге отлетел в толпу казаков и русских матросов за мгновение до того, как он прыгнул.
– Как видите, Россия немного ближе к востоку, чем Британия, мы не столь склонны к обжуливанию противников. И более щепетильны в вопросах чести. Хотя де-юре, после вашего отказа от ограничений на используемое оружие, я мог прострелить вам голову, и, с точки зрения британского джентльмена, не нарушил бы данного слова. На будущее будьте осмотрительнее с белыми противниками, мой любезный лейтенант. И давайте больше не будем пытаться вывести противника из себя до боя. А драться я буду русской шашкой, привычнее, знаете ли.
Масао, на лице которого опять прочно обосновалась маска невозмутимости, на секунду сорванная яростным порывом самоубийственной атаки, снова коротко поклонился оппоненту, но на этот раз в поклоне неуловимо присутствовало уважение к достойному сопернику.
"Зараза, и как он это делает?" - завистливо подумалось Балку.
– Уважаемый мичман Балк...
"Смотри-ка, а имя-то запомнил, хитрец" - пронеслось в мозгу Василия.
– ...я рад бы пообещать, что тоже попытаюсь сохранить вам жизнь, но когда на кону стоит судьба броненосного крейсера Японского Императорского Флота, я не могу позволить себе рисковать. К тому же, вы выглядите слишком серьезным противником, чтобы не драться с вами во всю силу. Прошу прощения за мои недостойные попытки над вами подшутить, и приступим, наконец?
– А и правда! Приступим. Вам, кстати, не кажется несколько сюрреалистичным, что на заре XX-го века судьба новейшего крейсера решается в поединке двух человек на средневековым клинковом оружии, уважаемый Масао-сан?
В ответ японец в первый раз с момента встречи улыбнулся.
– Знаете, Балк-сан, мне правда очень жаль, что вы мой враг, и мне придется вас убить. С вами было бы очень интересно поговорить. Но, увы...
– Ну, как говорят у нас в России, человек предполагает, Бог располагает. Если пройдет по-моему, то еще заболтаемся.
Мило беседуя, противники прошли к центру котельного отделения номер два, где коридор между котлами расширялся до четырех метров. Там они разошлись на десяток шагов, извлекли клинки из ножен, синхронно, будто неделю репетировали, отсалютовали друг другу (при этом на клинках метались отблески кроваво-красного пламени из топок) и начали медленно сближаться. За ними, затаив дыхание, молча следили болельщики, русские казаки и матросы обоих национальностей.
Когда противники не защищены доспехами, долгий поединок на мечах, со звоном, парированиями, злобными взглядами друг другу в глаза над скрещенными мечами - это чистый Голливуд. Одного удачного удара достаточно для переведения противника в список "бывших противников". Поэтому поединщики сближались осторожно, медленно и долго.
Масао держал катану двумя руками, традиционным японским хватом - клинок параллельно полу, рукоять катаны у правого уха, корпус развернут левым боком к противнику, ноги согнуты в коленях. Он справедливо рассчитывал, что европейцу с такой стойкой сталкиваться не приходилось, и имей он дело со своим современником, так оно бы и было.
Балк, медленно приближался в классической европейской фехтовальной стойке - шашка в правой руке, левая отведена назад для поддержания равновесия при уколе, ноги пружинисто полусогнуты. На то, чтобы убедительно смотреться в этой стойке, Балк потратил не один час перед зеркалом, ибо классическим фехтованием в своем времени не увлекался, а демонстрировать японцу свое близкое знакомство именно с восточными единоборствами не стоило.
После долгого и медленного сближения на три метра и пары ложных выпадов, проигнорированных невозмутимым Масао, Балк пошел, наконец, в атаку. Он, казалось, поставил все на один укол, причем целью избрал ближнюю, левую ногу противника, выдвинутую в его сторону.
Масао был неприятно удивлен скоростью, с которой наносил укол его противник, и приятно тем, что тот фактически подставился под коронный японский рубящий удар в шею. Этим ударом его предки-самураи снесли не одну сотню буйных голов за века бурной японской истории. Где-то в глубине души японца молнией промелькнуло сожаление, что чем-то понравившегося ему русского придется все же убить, а тело уже выполняло заученную за годы тренировок до мелочей комбинацию.