Одиссея
Шрифт:
К нам он от Ила пришёл Мермерида, из дальней Эфиры;
[260] На быстролётном своём корабле Одиссей туда плавал,
Чтобы смертельнейший яд отыскать, напоить этим ядом
Меткие стрелы свои, заострённые медью блестящей.
Яда не дал ему Ил, он разгневать богов опасался.
Ядом его наделил мой отец по великой с ним дружбе…
[265] Если бы в виде таком Одиссей женихам вдруг явился,
Все кратковечны они сразу стали б, и свадьбы их – горьки!
Но то, что будет,
Мстить суждено ли ему, возвратившись домой, не известно.
Я предлагаю теперь вот над чем хорошенько подумать:
[270] Как бы тебе самому выгнать прочь женихов всех из дома.
Слушай же, что я скажу, и запомни, чтоб после исполнить:
Завтра, ахейский народ собери на собранье открыто,
И расскажи всё, как есть, кличь богов как свидетелей правды.
После потребуй, чтоб все женихи по домам удалились.
[275] Матери ты предложи, если снова замужества хочет,
Пусть возвратится к отцу своему многосильному, в дом свой,
Чтоб оттуда её выдал замуж он снова, и дал ей
Много приданого, так, как прилично для дочери милой.
Что до тебя самого, – вот совет мой, надеюсь, исполнишь:
[280] Лучший корабль снаряди. Двадцать сильных гребцов взяв с собою,
В путь отправляйся, узнай о пропавшем отце. Может, где-то
Слухи услышишь о нём, или где прорицанье узнаешь,
То, что от Зевса, оно людям верные вести приносит.
Пилос сперва посети: что там скажет божественный Нестор.
[285] После уж в Спарту плыви к светлокудрому ты Менелаю,
Так как последним домой он вернулся с войны из ахейцев.
Если услышишь, что жив твой отец, что домой он вернётся,
Год дожидайся его, терпеливо снося все обиды;
Если услышишь о том, что погиб он и нет уж надежды, –
[290] В милую землю вернись ты тогда, в дом отцовский, не медли.
Холм ты могильный ему возведи, честь воздав; и отпразднуй
Пир поминальный по нём. А затем выдай мать свою замуж.
После, как всё это ты надлежащим порядком устроишь, –
Крепко подумай, найди хитроумное верное средство,
[295] Чтобы тебе женихов, отчий дом твой заполнивших нагло,
В нём же самом погубить: явной силой ли, хитрым обманом.
Быть уж ребёнком нельзя, ты из детского возраста вышел!
Слышал, как славный Орест благородный покрыл себя славой?
Честь защищая, убил он Эгиста, которым так подло
[300] Был достославный отец умерщвлен его ради корысти.
Так же и ты, милый друг, – ты уж крепок, высок и прекрасен, –
Должно быть смелым теперь, чтобы имя в потомках прославить…
Время, однако, уж мне возвратиться на быстрый корабль мой.
Спутники, что меня ждут, в нетерпении,
[305] Ты же теперь о себе позаботься, совет мой обдумав».
Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:
«Добрый мой гость! Ты меня как отец наставляешь, для пользы.
Нет, не забуду теперь я твоих благосклонных советов.
Но подожди же ещё! Пусть и в путь ты торопишься, всё же
[310] В нашей купальне, прошу, услади прежде тело и душу.
С радостным сердцем потом унесёшь на корабль мой подарок
Дивный, богатый. Его поднесу я на добрую память.
Есть ведь обычай: дарить, расставаясь, на память подарки».
Так отвечала ему светлоокая дева Афина:
[315] «Нет, ты уж больше меня не держи: тороплюсь я в дорогу!
Ну а подарок, что мне поднести захотел ты сердечно,
Я на обратном пути, к вам заехав, приму благодарно,
Чтобы в свой дом увезти. И достойным подарком отвечу».
Это сказав, быстро тут светлоокая скрылась Афина,
[320] Будто бы птицею ввысь унеслась сквозь отверстие крыши.
Но поселила она в его сердце и твёрдость и смелость,
Память его об отце оживив с новой силой. И тут он
Затрепетал всей душой, угадав, что беседовал с богом.
Тотчас тогда к женихам подошёл он, божественный видом.
[325] Пел перед ними певец знаменитый. С глубоким вниманьем
Слушали песню его о печальном возврате из Трои
Храбрых ахеян: то им присудила Паллада Афина.
В верхнем покое своём вдохновенное пенье услышав,
Вниз Пенелопа сошла по ступеням высоким, поспешно,
[330] Старца Икария дочь многоумная. С нею спустились
Две из служанок её. Вот она, – среди женщин богиня, –
В залу неслышно вошла, где её женихи пировали,
И у колонны одной, свод державшей, тихонечко встала.
Справа и слева её две служанки почтительно встали.
[335] Щёки прикрыла она головною накидкой блестящей
И, со слезами, к певцу, что божественно пел, обратилась:
«Фемий! Известно тебе много песен, что радуют душу,
В них прославляют певцы и богов, и героев великих.
Спой же из них ты одну для собравшихся; будут в молчаньи
[340] Слушать все гости её за вином. Но прерви ту, что начал
Песню печальную ты: замирает в груди моей сердце,
Если я слышу ее. Ведь всех горше мне горе досталось:
Я о любимом скорблю до сих пор и его вспоминаю,
Мужа, что славой своей покорил и Элладу, и Аргос».