Одна беременность на двоих
Шрифт:
Когда Аманда в первый раз надела куртку, та не застегнулась на животе, который за последнюю неделю заметно вырос. Но с третьей попытки молния сошлась, только уж больно смешно топорщилась на пупке.
— Нет, в Неваду я в ней не поеду, — заявила Аманда перед самым выходом на шоу. — С утра пойдём в магазин, и я куплю себе большего размера и подлиннее. А сейчас надену под неё свитер и не буду застёгивать.
Я запрыгнула в угги, захватила перчатки и нацепила на шею шарф, потому что знала, что меня затрясёт от холода при виде полуобнажённых парней, несущих на плечах царские носилки. Насколько же сильна их вера, раз они могут по
После песни про звезду, взошедшую на востоке, под звуки бубнов в пляс пустились обвешанные звенящими монетками восточные женщины. Боже ж ты мой, как красиво они двигались! Я целых три месяца училась танцу живота, но мои движения, как были нервными, так и остались. Я даже прикусила губу от обиды, ведь эти прихожанки, кто старше, а кто и младше меня, явно не танцевали всю жизнь, но сумели вжиться в роли, а я, выходит, полная бестолочь и бездарность, потому что даже в йогическую позу «дерева» не могу встать не шатаясь!
Пока я хлюпала носом от обиды и холода, Аманда получала несказанное удовольствие от зажигательных ритмов. Её живот, словно мячик, перекатывался под свитером в такт бубнам. Я так залюбовалась им, что не заметила, как на смену танцовщицам пришёл обнаженный по пояс жонглёр с зажжёнными факелами.
— Ты чувствуешь первобытную силу огня? — шепнула мне в ухо Аманда.
Я не чувствовала силу огня, мне было холодно и страшно за жонглёра.
— Пойдём к пастухам. Там уже дают горячий шоколад, — сказала Аманда, заметив конвульсии моих плеч.
Я кивнула и первой побежала вперёд, мимо разлёгшегося в ожидании волхва верблюда — за три года я так и не запомнила, какого именно — Каспара, Мельхиора или Балтазара. Я так спешила, что зацепилась за столбик оградительной верёвки, но Аманда успела схватить меня за локоть.
— Гляди, там верблюжонок!
Аманда протащила меня за рукав в первый ряд, чуть ли не расталкивая малышню. Женщина, отвечающая за животных, рассказывала, что верблюжонку всего два месяца, потому пришлось взять его сюда вместе с мамой. Аманда, следом за ребёнком, перегнулась через верёвочное заграждение и потрогала бок верблюжонка. Верблюдица лежала на траве и мерно двигала челюстями, то и дело поворачивая голову в сторону ребят, а я гадала — плюнет или нет. На первом курсе по рисунку у нас был пленэр в зоопарке. Мы делали быстрые наброски животных. Я тогда целый час проторчала перед верблюжьим вольером в надежде увидеть, как корабли пустыни плюются, но не увидела.
— Обалдеть! — обернулась ко мне Аманда. — Как он мог из неё вылезти!
— Как-как, просто, — как-то даже зло ответила я, из-за холода не разделяя её детской радости от близости к верблюду. — Там четыре копыта сначала появляются, а потом остальное тело, и он сразу встаёт на ноги.
— Откуда ты знаешь про роды верблюда?
— А я не знаю, но думаю, что они ничем не отличаются от родов лошади, а их я видела в приюте.
— Бедная…
— Да ничего страшного. Ну, неприятно было немного смотреть, но всё равно интересно.
— Я про верблюдицу! — ударила меня по локтю Аманда. — Как она жива-то после этого остаётся.
— Ну, за тысячи лет не вымерли ни лошади, ни верблюды, ни коровы. Правда, видела я корову через неделю после родов на молочной ферме в Вермонте. Она встать не могла, лежала.
— Хватит всякие мерзости рассказывать!
— Сама начала… К тому же, твой без копыт родится и не ногами вперёд!
— А откуда ты знаешь! Врач сказал, что он ещё не опустился головой в таз.
— Это было месяц назад, а в понедельник он уже нащупает голову. Уверена! — добавила я бодро, чтобы Аманда не впала в очередной ступор из-за своих вечных беременных страхов.
— Уверенная такая! Будто это у тебя в животе ребёнок!
«Да, чёрт тебя дери, Аманда! Что ты опять заводишься на пустом месте!» — чуть не выкрикнула я и продолжила продираться через толпу к палатке с горячим шоколадом. Дорогу нам преградили легионеры. Они пытались бороться с толкучкой у ворот картонного Вифлеема.
— Аманда! — на всякий случай обернулась я, чтобы убедиться, что она идёт следом. — Сфотографируй меня с ними, пожалуйста.
— А как же твои щёки? — то ли издеваясь, то ли серьёзно спросила Аманда, сунув руку в карман за телефоном.
— Да нормальные у меня щёки!
Я даже потрогала лицо пальцами в трикотажных перчатках. Опухлость спала на третий день после операции, но десна временами ныла даже спустя две недели, особенно к вечеру, после целого дня жевания всякой дряни. Я так изголодалась на диете из овсянки, пюре и куриного бульона, что уже неделю не могла остановиться с едой, только в отличие от Аманды меня страшно тянуло на все продукты без исключения, а не только пончики. Поправив помпоны на кистях шапки и вздёрнув морковку, я втиснулась между двумя легионерами и замерла. Прямо перед моим носом под кожаными браслетами вздулись бицепсы, и я чуть не прикусила губу от невозможности до них дотронуться. Почему такие не идут в натурщики!
— Улыбайтесь!
Я растянула губы в улыбке, явив свету великолепную работу детского ортодонта. Мне хотелось, чтобы программа камеры грохнулась, и пришлось перезагружать телефон. Тогда бы я могла подольше постоять между двумя идеальными мужчинами. Конечно, идеальными их делала форма римских легионеров, сверкающий в свете фонарей шлем и копье, которым уже через мгновение они разогнали зевак, чтобы дать проход процессии волхвов. Мы знали, что всё равно пропустили приход в город Иосифа и Марии, потому решили остаться подле овец, чтобы послушать Ангела и спокойно выпить горячий шоколад. И, немного согревшись, войти в город, когда представление пойдёт по второму кругу.
Я смотрела на грубые льняные хитоны пастухов с тонкими головными накидками и начала замерзать по новой.
— Как же им не холодно! Они ещё и на соломе сидят. Я бы на их месте овцу обняла для тепла. Кстати, настоящие пастухи так и спали, затеревшись между двумя овцами.
— Зачем им овцы? — процедила Аманда, не отрывая губ от бумажного стакана. — Их любовь согревает.
— Какая любовь? — переспросила я и тут же пожалела о вопросе, ведь от Аманды можно было ожидать очередных любовных выкладок, теперь уже из истории еврейского народа.