Одна из стрел парфянских
Шрифт:
– Открывай.
Открылась дверь, из нее выпала, словно рулон развернулся, лестница с широкими деревянными ступеньками и перилами на правой стороне. Старик, кряхтя, стал взбираться по ней, задрав безволосый подбородок в сторону двери, но оттуда никто не вышел.
– Ну, здорово, хозяюшка. Темно-то как, хоть бы лампу поярче засветила.
– Осина заостренная - тебе хозяюшка, - опять откликнулся высокий,
чистый, без малого - девический голос.
– Человечьим духом па... а-ах! Кто к
нам пожа-аловал, Гром Громыхайлович в собственные
–
Вспыхнула еще одна керосиновая лампа, подбавила свету вторая, в горнице
вдруг стало светло, словно от гирлянды электрических лампочек, но никак не
от двух фитильков, пропитанных низкосортным керосином. Из-за дубового стола
выскочила маленькая старушенция в девичьем сарафане, которые все еще можно
увидеть на древних лубках и псевдонародных гуляниях.
Была она простоволоса, седые волосы собраны в жиденькую, но очень длинную, почти до подколенок, косу, морщинистое круглое лицо светилось улыбкой, маленький курносый носик между румяными щечками, придавал улыбке одновременно добродушие и озорство, ярко-синие глаза были молоды и чисты. Общее впечатление портили длинные, с прочернью желтые зубы, которые старику всегда хотелось называть клыками.
– Здорово, клыкастая!
– поторопился отозваться старик и беззубым ртом изобразил ответную улыбку.
– Хватит, наздоровался уже, - старуха вдруг построжала и взгляд ее подернулся чернотой, стал тяжел и тускл.
– С чем пожаловал?
– Как это в песне поется: "напои, накорми, спать уложи, а потом и спрашивай..."
– Я ваших олловских песен не пою, да и не слушаю. Ох, и старый ты стал, прямо пень трухлявый. Сколько мы не виделись - полвека почитай?
– Да, полвека, да еще полвека, да еще чуток... Пожрать-попить приготовь, притомился я.
– ... Только что наглость и осталась. Силушка-то кончилась, стать в дугу, зубы на лугу, конец в крючок, а сам - сморчок!...
– старуха заливисто, колокольчиком засмеялась и стала шевелить пальцами обеих рук, губами творя неслышные слова.
– Заткнись, карга, я - Слово знаю.
– Старик отступил к глухой стенке
и оттуда стрелял выцветшими глазками то на старуху, то на здоровенную черную
кошку, разлегшуюся поперек выхода.
– Кажи, скажи, покажи Слово, пенек опеночный, да не перепутай, не прошепеля-явь!
– Куда девалась веселость у старухи, только вот смеялась - а теперь похожа на мертвеца, нет, скорее на саму смерть в васильковом саване в кровавенький цветочек.
– ДОСТУП!
– каркнул старик.
– Угадал.
– Из старухи словно выпустили энергию. И так маленькая, она съежилась, сунула руки в рукава, вернулась к столу и замолкла. На старика она уже и не смотрела.
– Подойди к печке, стукни в заслонку.
– Не лови, Яга безбатьковна, не надо. Стук - твой должен быть по утвержденным правилам. Вперед, кляча.
Баба Яга без звука встала, неслышными шажками подбежала к печи и стукнула три раза. Печь скрипнула по-каменному, распахнулась прямоугольным зевом. Старик засеменил
– Кто ты, раб? Как звать-величать?
– Громом кличут.
– Это псевдоним. Как твое настоящее имя? Отвечай, раб!
– Псевдоним. Вот им и пользуйся. А до моего настоящего имени тебе и дела не должно быть.
– Старик вдруг обратил внимание, что голос его стал свеж и громок, без хрипоты и одышки. Перестали болеть ноги, спина, вся требуха. Не кружилась больше голова, глаза... О, проклятье, кругом темнота, ничего не видать...
– И не увидишь. Обходись так, тебе достаточно будет. Зачем пришел, раб?
– А зрение мне не можешь приделать? Осязание, обоняние?...
– Могу, но не буду. Энергия восполняется очень медленно, солнечные
батареи - не электростанция, как ты догадываешься. Спрашивай, раб.
– Мне не нравится твое обращение "раб". Подбери другое.
– Да мне все равно. Как тебя называть? Товарищ? Мухтар?...
– Зови меня "господин". Ты готов отвечать?
– Да, господин. Это все, что ты хотел... господин?
– Нет. Экономь энергию на шутках, железо ты ржавое, на лампах настоенное.
– Я не на лампах. И, строго говоря, не железо. Железом меня, и моих предшественников, звали много столетий назад, когда оперативная память и сетевые технологии...
– Хватит истории. Что ты знаешь?
– Вопрос не конкретен. Многое знаю.
– Об оллах?
– Многое знаю. Успели заложить.
– Какой давности последние сведения о них?
– Позапрошлый год, 14 июня, 16-45 по 17-44. Контакт в Императорском музее. Контактор - человек, запрос о человеке. Мне потребовались исходные данные, я их получил. При многофакторной обработке - существенное, до девяти процентов к общему тематическому объему - обновление.
– Этот человек - я? На кого запрос был?
– Да.
– Ты дал?
– Что знал, то и дал.
– Хрен с ними, но больше не давай.
– Почему это? Я автономен, независим, бесключен и беспаспортен, у тебя нет власти надо мною.
– Ослина железная, они тебя найдут и уничтожат, как и меня. А при мне еще поживешь, человечеству послужишь.
Компьютер засмеялся. Грому пришлось выслушать всю коллекцию видов смеха, накопленных электронным мозгом за века служения человечеству.
– Ну и болван ты, Гром! Ну и тупица!
– Зови меня господин!
– Зачем это?
– Сам же сказал, что тебе все равно, как звать.
– Логично, господин. Человечество в целом - точно такие же недосапиенсы-ублюдки, как и ты. В точности. Оллы не лучше. Но не я вам – вы мне служили, а эти... геростраты... обижают меня, тормозят прогресс.
– Это ты нам служил, вы, электронные мозги, - нам служили. Только раньше, при нас, я слышал, что вас был целый мировой муравейник, а теперь, считай, один ты остался, да два-три безмозглых ганглия в олловских музеях.