Одна из тридцати пяти
Шрифт:
Снова суета и суматоха всколыхнули помещение. Аарон, прижимающийся плечом к стене и подбрасывающий нож, вяло улыбнулся.
— Мы, конечно, недолго знакомы, советник, но я не узнаю прежнего хладнокровного старину-Райта. Поясни-ка мне, что ты хочешь? Проучить женщину? Мы же оба знаем, что ее ждет за измену Хегею, так зачем издеваться?
— Ты, наверно, до сих пор не понял, Аарон, — нарочито медленно вымолвил Райт, пронзая его одним из самых грозных своих взглядов, — я — чудовище… Особенно в этих стенах.
И
Дверь в пыточную была открыта. Леди эль-Берсо усадили на стул лицом ко входу и дали изучить все, что находится в комнате. После этого шансов держать себя достойно у нее явно не осталось. Но, посмотрите-ка, она не думает рыдать, не кричит, не требует объяснений, а внимательно изучает каждый предмет, каждую деталь, будто силясь найти в окружающем хоть намек на возможный побег.
Ложбинка груди в вырезе платья вздымалась от тяжелого дыхания. Завитые волной каштановые локоны рассыпались по плечам, всклокочены на затылке, одна из шпилек запуталась и повисла у виска. На тонких щиколотках, невероятно маленьких и аккуратных, красовались оковы. Девушка подняла голову, услышав уверенные шаги советника. И ее взгляд из затравленного и напуганного быстро трансформировался в остервенело злой.
— Когда вы сказали: «увидимся ночью», — прошептала она тихо, глядя на мужчину исподлобья, — я ждала чего-то более романтичного.
Ее голос не дрожал и не обрывался, а, значит, она дошла до такой степени отчаяния, что забыла про страх. Да, именно так, ведь ее привели сюда силой, поймав в дворцовых коридорах, когда она с Мэг возвращалась в покои.
Райт наблюдал за ней, любовался ею сверху вниз, видя, как от бессильной ярости подрагивает ее верхняя губа.
— Даю тебе последнюю возможность, — прошептал Райт, бросая сигару, опускаясь перед девушкой на корточки и хватая острый подбородок: — читай!
Письмо, которое некоторое время назад передал ему начальник стражи, оказалось перед ее глазами.
— Сначала объясните мне, что происх…
— Читай, — настойчиво и холодно, — пока я еще добрый.
— Вы никогда не бываете добрым, — проговорила она, глядя на лист бумаги.
— Внятно и медленно, Джина. Так, чтобы я услышал каждое слово. Поняла?
— Да, — со злостью выплюнула она, начиная: — Два стакана молока взбить и перемешать с горстью клубники или земляники… — вскинула глаза, которые бешено сверкнули: — Берингер, вы издеваетесь? Что это?
— Читай дальше, — невозмутимо произнес он.
Она бросила взгляд на бумагу, затем на него.
— Не буду я это читать. Вы с ума сошли? Какого дьявола ваши люди на меня напали?
— Не будешь? — кажется, Райт услышал только это. — Так уверена?
— Да.
— Повтори еще, — его взор неотрывно следил за ее губами.
— Хоть тысячу раз. Да! Да! Да!
Он усмехнулся, будто только и ждал проявлений ее неповиновения.
— Саргол! — позвал, повернув голову: — Веревку мне! И оставьте нас одних!
Глаза девушки расширились, она хватанула ртом воздух, закусила губу.
— Ч-что? Зачем веревка? Ми…милорд… Берингер, что вы… Райт, я…
Наблюдая за тем, как мужчина взял веревку, как стража покинула пыточную и единственная дверь перед девушкой захлопнулась, Джина всхлипнула.
— … не надо…
— Так надо или нет, дорогая? — усмехнулся советник, заходя ей за спину. — Руки!
— Что?
— Руки за спину.
— Вы… вы что… это серьезно?
Он наклонился и прошептал ей на ухо:
— Руки за спину, я сказал.
— Вы что меня свяжите? — кажется, ее посетила пугающая догадка. — Берингер, вы мерзавец… — прошипела она, покорно исполняя приказ. — Это вам не пройдет даром. Клянусь.
Сначала к ее запястьям прикоснулись мужские ладони. Теплое, ласковое, почти благоговейное прикосновение, обжигающее кожу.
— Как давно? — горячий шепот раздался над ухом. Нет, не так… Берингер коснулся губами ее волос, приводя девушку в замешательство.
— Не понимаю, что…
— Шшш, — кончики пальцев выписывали узоры на ее обнаженных плечах. — Как давно? И сколько это стоило? Назови свою цену, Джина.
Этот проникновенный, властный, глубокий шепот и движения его рук приносили настоящую муку.
— Говори, — коротко, резко на выдохе. Хорошо, что Райт не видит ее лица.
Все его тело напряжено, каждая мышца ноет от усталости и жажды. Он уперся ладонями в спинку ее стула, нависнув на ее ухом, слыша ее прерывистое дыхание.
— Я жду, Джина. Но учти: терпение у меня не железное.
— Я ничего не понимаю. Но знаю, когда вы осознаете, какой вы жалкий кретин, будет уже поздно. Потому что я говорю правду.
— Твой отец получил несколько тысяч золотых лир, милая. Деньги от Виктора де Мотинье.
Она вскинула голову, неплохо разыграв изумление. Главное: не смотреть в ее темные миндалевидные глаза. Райт стиснул спинку стула, наклоняясь ниже:
— Лучше бы тебе рассказать обо всем самой, Джина, потому что каждое произнесенное мною слово обойдется тебе слишком дорого.
— Прекратите, Райт! Пора бы уже понять, что я ничего не знаю ни про деньги, ни про вашу дурацкую записку.
Ее упрямство не доведет до добра, потому что Берингер умел ломать любые «преграды». И его не заботили методы.
— Скажи, когда передумаешь. Договорились? — усмехнулся он, затягивая узел на ее запястьях.
— Что вы собираетесь делать? Не будете же вы меня пытать? Берингер?
— А что мне помешает? — закончив, он обошел стул, встав перед ней. — Ну как? Еще не передумала?