Одна кровь на двоих
Шрифт:
— Здесь, здесь твой ненаглядный! — смеялась Полина Андреевна. — Здравствуй, внученька! Я тоже здесь!
Весь вечер Машка бегала к дверному глазку при любом шорохе на площадке или звуке открывающихся соседских дверей, высматривая Диму.
И увидела-таки!
Ей хотелось распахнуть дверь, кинуться ему на шею, но у нее был план, продуманный до мелочей, в который никак не вписывались девчоночьи прыжки и крики радости.
Увидев в глазок поздно вечером открывающего дверь своей квартиры
А когда они с бабушкой перед сном пили чай на кухне, Полина Андреевна, сочувствуя внучке, все же огорошила ее известием:
— Машенька, а Димочка женится. У него свадьба через три дня.
— Как свадьба? — не могла поверить в такую несправедливость Машка.
— Так — свадьба.
— Нет! — отказываясь понимать, покачала Машка головой. — Не может быть!
— Отчего же не может? — уговаривала Полина Андреевна, посмеиваясь.
— А я?! — обосновала Машка препятствие матримониальным планам.
— А ты для него еще мала. На тебе он жениться не может.
Машка расплакалась и, убежав к себе в комнату, уткнулась в подушку и... И передумала плакать, села, вытерла слезы.
— Ничего! Он меня увидит и не женится ни на ком другом!
Утром она встала в шесть часов по будильнику. Нагладила платье, изничтожив самые малюсенькие складочки и намек на складочки тоже, накрасилась, уложила локон к локону гриву, обула каблучки, взяла сумочку и заняла наблюдательный пост номер один у дверного замка.
Ждать пришлось долго.
Полина Андреевна подсмеивалась над внучкой, подначивала ее., шутила:
— Машка, а если тебе в туалет приспичит ты меня в караул поставишь принца твоего ждать или терпеть будешь?
— Ну, бабушка-а-а, — обижалась Машка.
Бабушка смеялась, но приносила на «пост» то чай с бутербродом, то фрукты — подкрепить влюбленную внученьку.
И свершилось!!
Дима вышел из квартиры и стал закрывать на ключ дверь.
Настал! Настал звездный час Марии Ковальской!
Она распахнула дверь, крикнула «взрослым» ровным голосом в глубину квартиры:
— Бабушка, я пошла!
И вышла долго тренируемой в Москве перед зеркалом походкой на лестничную площадку.
— О, Дима! Привет! — «удивилась» с добавлением радости Мария Ковальская.
Это тоже долго отрабатывалось перед зеркалом.
Он повернулся к ней. И уставился на нее!
Триумф!!!
Оглядел с ног до головы и обратно обалделым взглядом!
Победа!
— Машка, это ты, что ли?
Это было то, что она ждала, планировала, к чему готовилась, часами перед зеркалом тренируя походку, голос, выражение лица и представляя, как он на нее посмотрит. И он смотрел именно так, как она хотела, — ошарашенными, удивленными золотыми глазами, и выражение лица у него было — преглупое!
— Я, Дима. Мы просто давно не виделись, — ответила английская королева герцогу Корнуоллскому, ну или какому-нибудь еще герцогу, которых в Англии полно.
Машка услышала за спиной тихий смех заступившей на пост номер один вместо внучки бабушки — пропустить эту премьеру та не могла.
— Какая ты стала... — продолжал поливать елеем тщеславие первой примы театра имени Марии Ковальской Дима.
— Взрослая, — подсказала Машка.
Он кивнул, соглашаясь:
— Взрослая. И красивая.
Но увы! Слава быстротечна, а в этой пьесе, поставленной Марией, оказалась мгновенной. Он быстро оправился от первого потрясения, и Машка это увидела.
В шестнадцать лет держать лицо и нужный тон, хоть и долго тренируемый, ну никак невозможно, и она сбилась с заученной роли, заспешила:
— Я вчера приехала. Вот иду в город погулять, посмотреть. Пошли со мной! — и замерла в ожидании. И-и-и...
И он согласился!
Они гуляли по Севастополю, болтали, смеялись, Машка была на десятом небе от счастья и все рассматривала его... Он позвонил из телефона-автомата, и что-то изменилось.
Все изменилось.
Он больше не улыбался, запихнул Машку в троллейбус, сказал, что у него дела, помахал рукой...
На свадьбу она не пошла. Больше они не виделись.
— До сегодняшнего дня, — прошептала Маша.
Она рассеянно посмотрела в пустую чашку в
руке, к стенке которой сиротливо жался мокрый чайный пакетик. Оказывается, чай она выпила и не заметив.
— Да что за напасть такая?! — прикрикнула Мария Владимировна.
Она кинула пустую чашку на барную стойку, проскользив по поверхности, ни в чем не повинная посудина дзинькнула, ударившись о металлическую трубу, и остановилась, как попрекнула.
Машка быстро прошла на балкон, села за стол, налила себе полбокала вина, подвинула тарелку с закуской — три вида сыра, порезанного кубиками, виноградины и половинки грецких орехов, наклонилась над тарелкой.
Ей было грустно, обидно, больно, жалко себя. Непонятно, откуда это все взялось, зачем, почему и что теперь со всем этим делать!
На три вида сыра, виноградины и половинки орехов падали горькие крупные капли Машки-ных слез. Она затолкала в рот сыр трех сортов, виноградины, половинки грецких орехов, тяжко вздохнула, вытерла кулачком, как ребенок, слезы с глаз и запила печаль вином.
Прожевала, повздыхав пару раз, откинулась на спинку кресла, посмотрела в черный оконный провал далекой мансарды и спросила у него: